«Ни в коем случае ничего не делай. Я сам во всем разберусь. Сиди тихо, наблюдай и никому не показывайся!»

«Хорошо, хозяин! Все сделаю… то есть ничего не буду делать, хозяин!» – Афонька, похоже, здорово перепугался. Я почувствовал, что наш контакт прервался, и тут же понял, что мое ухо держит одна узкая ладошка, мою щеку гладит другая, а встревоженный голосок Людмилы приговаривает:

– Ну что с тобой, ну открой глаза… Ну что с тобой…

Я открыл глаза и наткнулся на растерянный, испуганный взгляд огромных серых глаз. И напрасно поэт сказал: «…Лицом к лицу лица не увидать…», – я прекрасно видел, как побледнело личико Людмилы, как дрожат ее пухлые губки. В моей груди, все сметая и растворяя, растеклась горячая волна блаженства… и сожаления – зачем же я, дурак, открыл глаза. Ведь и личико, и ручки тотчас от меня отдалились, а голосок с облегчением произнес:

– Ну вот, он, кажется, пришел в себя.

– Ну, Илюха… – тут же раздался возмущенный голос Брусничкина, – ну нельзя же так людей пугать! Вот так вот, раз – и все! Глазки закрыл, не шевелится, не дышит! К врачу тебе надо, прям сегодня… прям сейчас!

– Может, правда, «скорую помощь» вызвать? – внесла предложение Людмила.

– Нет, спасибо, мне уже ничего не нужно. – Я улыбнулся и, набравшись смелости, добавил, взглянув на нее: – Если вы еще раз погладите меня по щеке, мне врач не нужен будет еще лет двадцать.

Тут я наконец вспомнил сообщение Афони и все, связанное с ним.

– Сейчас, Женечка, я тебя обрадую, – повернулся я к Брусничкину. – Корень вернулся из Италии и требует всех к себе в кабинет! Как там твои дела с «Галиной Бланкой»? Есть чем шефа порадовать?

– Платить тебе… – бросил Женечка, вскакивая со стула и устремляясь к выходу. Счастливец, он еще не знал, что случилось и что сейчас будет твориться в кабинете у Владимира Владимировича.

Я медленно встал из-за стола. Людмила стояла рядом, испуганно глядя на меня.

– Кто такой Корень? – подрагивающим голосом спросила она.

– Шеф наш. Он из Италии вернулся несколько раньше, чем мы все ожидали.

– А как ты узнал, что он вернулся?

Я грустно усмехнулся и спросил в свою очередь:

– Вы доллары принимаете, а то я обменять не успел?

Она опустила глаза и как-то разочарованно пробормотала:

– Принимаем…

Я положил на стол зеленую бумажку и спросил:

– Этого хватит?..

Не глядя на купюру, она ответила:

– Вполне…

И тут я шагнул к ней и, взяв ее за руку, запинаясь, проговорил:

– Людмилушка… я сейчас задам один вопрос… только, понимаешь… для меня… ну в общем… когда мы с тобой встретимся?..

Она подняла на меня повеселевшие, залучившиеся глаза, а я торопливо продолжил:

– Я отвечу на все твои вопросы и расскажу тебе все, что ты захочешь…

И тут она положила мне на губы свою ладошку и просто сказала:

– Я заканчиваю работу в шесть часов. Мы можем пойти погулять.

И тут я, окончательно охамев, чмокнул прижатый к губам пальчик. Она отдернула руку, а я бросился к выходу.

…Как жаль, что из нашей жизни ушла Интрига.

Место этого высокого искусства заняли тривиальный донос, прямолинейная клевета, пошлый обман. Интрига осталась только в старых пьесах, вспомните Шекспира, Мольера, Бомарше… И как же ее сейчас не хватает, как перца в борще…

Я не помню, как я добрался до своей фирмы. Шел ли я, как все нормальные люди, по тротуарам Товарищеского и Таганской, или повторил переход Брусничкина через ущелья таганских дворов, только вдруг, совершенно неожиданно для себя, я оказался перед входом в офис. В голове стоял розовый туман, вокруг распространялся нежный аромат фиалок, а за соседним полуобвалившимся забором заливался сумасшедший соловей. Все мои проблемы были решены, а дед Антип со своей книжечкой мог катиться к чертовой матери. Сегодня вечером я должен узнать самое главное в своей жизни, и надежда грела мое сердце. Все остальное казалось мелким и преходящим.

Однако это самое – все остальное – почему-то так о себе не думало. Оно – все остальное – в лице уже упоминавшегося мною первого заместителя шефа, Игоря Фроловича Киселева, вывалилось из парадного и заорало на всю улицу:

– Милин, вы член административного совета или вы чирей на моей заднице! Почему я должен вас разыскивать по всей Москве с собаками! Немедленно в кабинет Владимира Владимировича!

– А что, он уже вернулся из Италии?.. – состроил я невинную физиономию. – Вот так всегда, стоит отлучиться пообедать, а шеф тут как тут, уже из-за границы в собственное кресло перебрался.

Я шагнул в прохладу холла, а Игорь Фролович, пыхтя и бормоча что-то неразборчивое, двинулся за мной. Когда мы подходили к кабинету шефа, он рысью обогнал меня, быстро пересек приемную и, открыв дверь, громко объявил:

– Вот он! Я его отыскал!

Я прошел мимо всхлипывавшей, уткнувшись лицом в ладони, Ирочки и шагнул в кабинет.

Владимир Владимирович в несерьезной цветной рубашке и белых шортах восседал на своем излюбленном месте – краешке своего рабочего стола. На кожаном диване и стульях чрезвычайно прямо и чрезвычайно серьезно сидели все шестеро членов административного совета. Дверца сейфа была раскрыта, сам сейф был пуст. Я бросил взгляд на потолок. Решетка, прикрывавшая воздуховод, стояла на месте, не вызывая никаких подозрений. Пока я проходил через кабинет и усаживался на свободный стул, никто не произнес ни звука. Только Борисик Глянц провожал меня настороженным, недобрым взглядом. Как только я сел, заговорил Владимир Владимирович:

– Господа административный совет, довожу до вашего сведения, что я вернулся из заграничной командировки несколько раньше запланированного времени и обнаружил, что наша фирма находится в состоянии, близком к ликвидации, а кое-кто из ее работников очень близок к «местам не столь отдаленным». Из этого сейфа… – он, не оборачиваясь, ткнул пальцем в сторону открытой дверцы, – во время моей командировки похищена папка зеленого цвета, в которой находились весьма ценные и крайне опасные документы. Стоимость этих документов сопоставима с суммой годовой заработной платы всех здесь присутствующих. В том, что документы похищены, вы можете убедиться, взглянув на это безобразие, – вор даже не потрудился закрыть дверцу сейфа. Теперь я хотел бы услышать ваш совет. В конце концов все вы не последние люди в этом бизнесе и должны быть заинтересованы в его процветании. Итак, кто первый?..

Все потерянно молчали, предпочитая еще раз внимательно рассмотреть собственные ботинки, нежели влезать на трибуну, не имея необходимой информации. Только мой большой и теплый друг – Борисик Глянц – был, похоже, подготовлен к такому повороту событий. Я, конечно, тоже много знал, но не собирался соваться к шефу с советами при всех. А вот Борисик собирался… Оглядев присутствующих гневным взглядом, он встал со своего стула, обошел его и оперся на спинку. Затем, еще раз оглядев присутствующих, он начал свое выступление: