Другого посланника тем временем обыскали. Он получил разрешение приблизиться к Хубилаю и вытащил из кожаной сумки лист, сложенный и скрепленный восковой печатью Мункэ.

На глазах у Баяра и раненого гонца Хубилай вскрыл письмо и прочел.

– Ну вот, торопиться не надо. Он уже знает.

Раненый гонец упал бы, не подхвати его Баяр, который словно не чувствовал запахов мочи и пота. Зато он чувствовал, что гонец буквально пылает. Жар – верный признак лихорадки. Даже в такой ситуации Баяр поразился худобе гонца. Юноша голодал, чтобы доставить письмо… Интересно, что за важная новость заставила отправить двенадцать гонцов с одним и тем же посланием? Искушенный Баяр подозревал: добрые вести так не приносят. Он подозвал помощника.

– Разыщи шамана. Если гонца можно спасти, пусть вытащит ему из плеча наконечник стрелы и прочистит рану. Вот, забери его. – Он передал теряющего сознание ямщика помощнику и вытер руки о штаны.

Хубилай побледнел. Письмо он прочел и теперь бездумно сжимал листок со сломанной печатью, уставясь вдаль тусклыми, как мутное стекло, глазами. Затем подошел к Баяру, и у того сердце упало.

– Все плохо? – чуть слышно спросил он.

– Да, все плохо, – отозвался царевич хриплым от горя голосом.

* * *

После вынужденного переезда на запад Сюань впервые чувствовал себя живым. Умения и сноровка не исчезли; они просто спали, как семена под осенними листьями. Его люди ощущали то же самое. В плену они состарились, лучшие годы пропали попусту, но чем дальше от Ханчжоу, тем меньше их тяготило прошлое. Его полностью затмила новость, которую они узнали, покидая город. Удалось поймать монгольских гонцов, спешивших на юг. Все они везли одинаковые послания, написанные на их родном языке.

Сюань видел одно из тех писем, испачканное кровью гонца. Объявить о смерти хана, который продвигается на юг, – такое придумать мог лишь человек изощренный. Сюань стал подозрительным за годы изоляции у сунцев, но даже он надеялся, что это правда. Он помнил о традициях, которым с рабской покорностью следуют монголы. Если они повернут домой, значит, услышаны его молитвы – да что там, молитвы всех сунцев.

Сюань покачал головой на ветру – навел порядок в мыслях. Неважно, жив ли Мункэ-хан или же затеял хитрую игру. Неважно, доживет ли он до дня, когда сунская армия разыщет тумены Хубилая. Главное, в Ханчжоу Сюань больше не вернется.

Он посмотрел на старшего сына, который держался по правую руку от него. У Ляо Цзина до сих пор голова кружилась от свободы – и неважно, куда они едут и с кем будут сражаться. Военной подготовке Ляо Цзин отдал весь свой юношеский пыл. Сюань улыбнулся самому себе. Люди тянутся к его сыну. Империя сохранилась, и из него получился бы отменный Сын Неба… Хотя какая разница? Они свободны! Свобода для его людей – как вода для истомившихся от жажды.

С сунскими полками выезжали восемь тысяч человек, и в общей суматохе Сюань без труда вызволил из плена других своих детей. Он просто послал за ними двух всадников, которые получили особые приказы. Авторитет Сюаня никто под сомнение не ставил, а если и ставил, гонцов его не трогали. На деньги двоюродного брата Сюань даже слуг детям нанял. В первую же безлунную ночь он отправит детей на север вместе с лучшими из выживших цзиньцев. На родине они не пропадут. Ляо Цзин еще не ведал, что и его отец решил отправить подальше от монгольских туменов.

По обе стороны от цзиньцев ехали сунские вельможи. Цзин Ань сдержал слово и выделил почти пятьдесят тысяч воинов, половину из которых составляли кавалеристы. Сюань не представлял, что молодой вельможа столь могущественен, но, видимо, Цзин Ань был потомственным военачальником. Молодой вельможа даже уговорил двоюродного брата, который примкнул к нему и привел еще сорок тысяч воинов. Сюаню полчище казалось несметным, а братья сетовали, что их не поддерживают ни совет, ни император.

Сотни пушек замедляли скорость продвижения раза в три, но черные цилиндры, громыхающие по сунским дорогам, придавали Сюаню духу. Порой он даже представлял, как сокрушит монголов, бесчинствующих на сунской земле. Убедительная победа объединит совет вельмож настолько, что они выступят против опаснейшего врага на севере. В самом оптимистичном настроении Сюаню верилось, что ему вернут былые владения. Мечта красивая, но… Наследник улыбался собственной наивности. Монголы не знают поражения в течение жизни уже нескольких поколений.

По-настоящему хотелось, чтобы гордое шествие цзиньцев видел Хун Сяовэнь. Неприветливый сунский командир исчез, едва получив приказ явиться в казармы. «Трус, каких мало», – подумал Сюань. Впрочем, особого значения не имело и это.

Идти до Шаояна оставалось недолго, дозорных выслали высматривать тумены Хубилая. Несколько месяцев назад монголов видели здесь. Сюань не рассчитывал, что они так близко. Он все равно их выследит и разобьет. Наследник погладил коня по холке, снова насладившись пьянящей свободой, повернулся к Ляо Цзину и постарался перекричать шум, который поднимали кони и люди:

– Доставай знамена, Ляо Цзин! Покажем сунцам, кто мы!

Мелькнула белозубая улыбка – сын передал приказ знаменосцам, ехавшим по разные стороны от него. В какой-то мере приготовить знамена оказалось сложнее всего. Ткань нашли без труда, но Сюань задействовал лишь своих людей. Вдруг услышат вельможи или, чего пуще, император? Из желтого шелка выкроили длинные знамена и нанесли на них родовой герб Сюаня. Пока знаменосцы разворачивали желтые полотнища, наследник даже вздохнуть не решался. На ветру знамена казались золотыми полосами.

Последние цзиньские воины подняли головы. У многих на глаза навернулись слезы: увидеть такое зрелище они уже не чаяли. Знамена цзиньского императора приветствовали криками, а Сюань едва дышал от гордости, счастья и боли.

День клонился к вечеру, а тумены стояли на том же месте – буквально в паре миль к востоку от Шаояна. Воины увидели, что Хубилаю ставят юрту, и не отпускающее их напряжение стало спадать. Раз ставят юрту, приказа немедленно сниматься с места не будет. В общей сложности свободных коней было триста, скачущий табун напоминал листья – сивые, каурые, мышастые… Кровь и молоко кормили всадников; кроме того, на конях перевозили всевозможный груз – от брони для доспехов, веревок и клея до сырных голов. Из всех народов лишь монголы могли отъезжать от главного лагеря на сотни миль – в этом и заключался секрет их успеха.

Словно в трансе, Хубилай стоял на лугу, окруженный воинами и лошадьми. Вдали виднелись телеги, которые медленно подтягивались к лагерю. Баяр снова подошел и что-то спросил, но Хубилай не ответил. Он молчал, полностью погруженный в себя.

Юрту соорудили по приказу Баяра. Тот не на шутку беспокоился. Письмо, о чем бы в нем ни говорилось, потрясло ханского брата до глубины души. За допрос ямщика без приказа могут выпороть; тем не менее, пока того поили чаем и кормили хлебом и мясом, Баяр смотрел в оба. Ямщик жевал, но взгляд у него был отсутствующий, как у Хубилая, и военачальнику страстно хотелось отвести его в сторонку и выпытать правду.