— О, меня еще никогда в жизни не сравнивали с виньеткой и архитектурным излишеством! Вы так необычно выражаетесь, мсье! А ведете вы себя так же эксцентрично?

Ихиро просиял и поклонился ей еще раз.

— Мадам, вы мне льстите. Я люблю цифры, выписываю их в столбик, сравниваю, произвожу с ними различные действия, и они открывают мне свои секреты.

— О, я тоже люблю вычитать и делить. Вот моя визитная карточка, я принимаю после семи часов вечера, только мужчин, у каждого свой день. Мы разделяем удовольствие от встречи, затем вычитаем все лишнее, что, как правило, относится к одежде, и потом я гашу свечи. Ну это я для красного словца добавила, у меня в отеле газовое освещение. Ну, договорились, мой микадо? Готовы постучаться в мою дверку?

Ихиро поклонился еще ниже, а когда выпрямился, обнаружил, что Эдокси уже упорхнула.

* * *

Рауль Перо терпеливо ждал, когда какой-то бесноватый в шляпе с пером альбатроса оставит в покое воображаемого противника, которого он пытался поразить острием зонтика, изображающего, в его понимании, шпагу.

— К бою, жалкий хлыщ! И вот — великолепный переход из четвертой позиции в третью, выпад — вы убиты!

Он радостно загоготал, опустил свое оружие и потрусил дальше, цокая на ходу языком.

— Невероятно, сколько психов бродит на воле, — проворчал Жозеф.

— Ну, большинство из них безобидны. Вот этот тип раньше был булочником. Однажды фиакр влетел в стекло витрины и развалил все в его лавке. Он был разорен. С тех пор воображает себя то королевским мушкетером, то его лошадью.

— А у вас как дела?

— Сегодня как-то не блестяще, но вчера я продал неслыханно много книг, клиенты даже купили у меня малоинтересное старье, которое я хотел выкинуть. Уже сто лет такого не было. А как идет творческий процесс, пишете?

— У меня было внезапное озарение: роман про огромного тарантула, который таится в чреве Парижа. Жаль, мой крестный сегодня не вышел торговать, я бы рассказал ему свой план.

— Ваш крестный Фульбер стареет, этой зимой он предпочитает сидеть без покупателей в теплой комнате, а не на продуваемой всеми ветрами набережной. Ваш тарантул замечательно символизирует универсальную выставку, которая хочет раздавить нас своими металлическими лапами. Я предсказываю вам успех в 1900 году. Но, если позволите спросить, почему именно тарантул? Почему не гигантская черепаха, у нее такой внушительный панцирь…

Жозеф попрощался с приятелем, пробормотав на прощание, что подумает над его предложением.

«Черепаха… Еще бы сказал улитка! А кстати…» — он задумчиво смотрел на прохожих. Туман расползался по берегам Сены, в нем, подвывая страшными голосами, как плавучие призраки, двигались баржи и лодки. Да и люди тоже напоминали привидения. «О, идея: никаких тарантулов, никаких черепах, эпидемия некоей неизвестной болезни, парижане делаются прозрачными, как под воздействием рентгеновских лучей и постепенно тают, отправляясь прямым ходом в загробный мир. «“Замогильные жители” — очень даже броский заголовок!»

На улицу Сены ему идти не хотелось. Иногда рутина семейной жизни становилась для него обременительной. Он побродил по улочкам Латинского квартала, надеясь встретить там маститых писателей, и побаловал себя ужином в дешевом ресторанчике.

Лежа под одеялом, Айрис наслаждалась блаженным чувством — удовлетворением автора, завершившего свой труд. «Злоключения Мочалки, альпийской овчарки» были дописаны, оставалось только попросить Таша проиллюстрировать ее. Она попробовала, подобно своей четвероногой героине, посчитать баранов в стаде, пасущемся на зеленом склоне горы. Но сон все не шел. Почему Жозеф не приходит домой? С ним что-то случилось? Повздорил с комиссаром Вальми? Вперед наука, как играть в детектива, не обращая внимания на предостережения жены. Если только не… Она попыталась отогнать подозрение, которое зародилось в глубине души. Если только он не отправился на свидание с той, о которой грезил прежде, с Валентиной де Пон-Жубер, которая теперь стала подругой Таша! И так сильно она переживала и терзалась, и такое почувствовала облегчение, когда в замочной скважине провернулся ключ, что почувствовала себя совершенно без сил.

Жозеф зашел в детскую и долго смотрел на спящих детишек. Дафна обнимала во сне Фратуша, тряпичную куклу, которую Джина подарила ей на день рождения. Артур сосал палец и тихо посапывал.

Вдруг он остро почувствовал, как же должна была мучиться Колетт Роман. Видеть безжизненное тело своего обожаемого малыша на мостовой, знать, что виноваты в этом три злобных негодяя и пьяный извозчик! А стал бы он мстить, если бы оказался на ее месте? Если бы причинили зло его детям, как бы он себя повел?

Он бесшумно разделся и скользнул под одеяло к Айрис.

— Ты спишь?

— Уже нет. Какие у тебя ноги холодные!

— Ты меня любишь?

— Что с тобой? Ты заболел?

— Я спрашиваю, любишь ли ты меня, это разве симптом какого-то заболевания?

— Я до безумия тебя люблю! Но только с трудом переношу твои чудачества!

— Любимая, когда я подумаю, что кто-то может тебя обидеть, я голову теряю!

Она обвилась вокруг него, удивленно улыбнулась.

— Дорогой, уже давно ты не проявлял ко мне такого интереса. Мне это льстит, но будь, пожалуйста, осмотрителен, двое детей — это уже не так мало.

Он воспользовался долгим поцелуем, чтобы скользнуть рукой под тонкую льняную рубашку.

Спустя некоторое время, когда они пошли на кухню, он рассказал ей сюжеты, которые сочинил, пока ходил по улицам. Хотя Айрис и не слишком высоко ставила его романы, она всегда готова была дать ему ценный совет.

На улице Висконти Эфросинья, высунув язык от усердия, вписывала строчки в свой драгоценный кипсек[71], вечный наперсник всех ее бед и радостей. Она не преминула отметить свою важную роль в недавнем расследовании Виктора и Жозефа. Ведь лишь благодаря полученным от нее в наследство мужеству и стойкости сынок смог обуздать компанию разбушевавшихся скелетов!

Несколько строчек она посвятила очередному злодеянию Мели Беллак:

Эта раззява прочитала в рецепте пирога, что надо класть в тесто три целых яйца, и вот она кинула в миску три яйца вместе со скорлупой! Мсье Мори поцарапал себе небо, мне попало не в то горло, и я чуть не задохнулась! Ну, я ей показала, где раки зимуют, негодяйке! Она ревела как белуга, ну ничего, побольше поплачет, поменьше пописает!

Она перечитала и подумала, что эту забавную историю Жозеф может использовать в своих будущих романах, поскольку он прознал, где она прячет свой дневничок, где-где, в шкафу под стопкой простыней, и потихоньку его почитывал, чтобы расцветить свое повествование живыми деталями.

«Горе ему, если он нас с Айрис волновал ни за здорово живешь, бродил где-то до ночи! Иисус-Мария-Иосиф! Вечно тревожишься за этого вертопраха!»