– Обещай мне это, ладно?

– Хорошо, обещаю. Но не все ли тебе равно? Ясное дело, тебе совершенно все равно.

– Зачем ты так говоришь? – возражает Виктория. – Уж наверное она любит тебя меньше, чем я.

Сердце сладко замирает у него в груди. Он счастлив и так смущен ее словами, что готов сквозь землю провалиться. Он не смеет взглянуть на нее и отводит глаза. А потом подбирает с земли прутик и, содрав с него кору, похлестывает себя им по руке. Наконец в полном смятении начинает насвистывать.

– Пожалуй, мне пора домой, – говорит он.

– До свиданья, – отвечает она и протягивает ему руку.

II

Сын мельника уехал в город. Он долго не возвращался домой, он ходил в школу, изучал разные науки, вырос, стал большим и сильным, и верхняя губа у него покрылась пушком. До города было далеко, поездка в оба конца стоила дорого; бережливый мельник много лет подряд держал сына в городе зимой и летом. И Юханнес целыми днями сидел над книгами.

И вот он стал взрослым, ему исполнилось восемнадцать, потом двадцать лет.

Однажды весенним днем он сошел с парохода на берег. Над Замком развевался флаг в честь хозяйского сына. Дитлеф приехал домой на каникулы тем же пароходом, за ним на пристань прислали коляску. Юханнес поклонился владельцу Замка, его жене и Виктории. Как выросла и повзрослела Виктория! Она не ответила на его поклон.

Он еще раз снял шапку и услышал, как она спросила брата:

– Кто это поздоровался с нами, Дитлеф?

– Да это же Юханнес, сын мельника, – ответил брат.

Виктория снова посмотрела в его сторону, но Юхан несу было неловко здороваться еще раз. И карета уехала.

А Юханнес зашагал домой.

Господи, до чего же маленький и смешной у них дом! Юханнес не мог пройти под притолокой, не согнувшись. Родители встретили его праздничным угощением. Он был взволнован до глубины души. Здесь все было полно дорогих и трогательных воспоминаний, добрые старики отец и мать по очереди протянули ему руку и поздравили с возвращением.

В тот же вечер Юханнес пошел бродить по окрестностям, осмотрел все вокруг, побывал на мельнице, в каменоломне и у запруды, где он когда-то удил рыбу. С грустью прислушивался он к голосам знакомых птиц, которые уже вили гнезда на деревьях, и даже сделал крюк, чтобы поглядеть на громадный муравейник в лесу. Муравьи исчезли, муравейник вымер. Юханнес поворошил кучу, но не нашел в ней следов жизни. Гуляя по лесу, он заметил, что лес, принадлежащий владельцу Замка, сильно поредел.

– Ну как, узнаешь родные места? – пошутил отец. – Нашел дроздов, своих старых знакомцев?

– Узнаю, но не все. Лес порублен.

– Лес не наш, а хозяйский, – ответил отец. – Не нам считать чужие деревья. Нужда в деньгах случается у всякого, а хозяину Замка денег нужно много.

Дни шли своей чередой, светлые, отрадные дни, сладкие часы наедине с милыми воспоминаниями детства – когда все зовет тебя вернуться к земле и чистому небу, на деревенский простор и в горы.

Юханнес шел по дороге к Замку. Утром его ужалила оса, и верхняя губа у него распухла; если ему встретится кто-нибудь из господ, он поклонится и тотчас пройдет мимо. Но он никого не встретил. В саду перед Замком он увидел даму и, поравнявшись с ней, низко поклонился, а потом пошел дальше. Это была хозяйка Замка. Проходя мимо Замка, Юханнес и сейчас еще чувствовал, что сердце у него бьется, как в былые дни. Большой дом с его бесчисленными окнами и суровый, надменный владелец Замка и поныне внушали ему почтение.

Юханнес свернул к пристани.

Тут он вдруг увидел Дитлефа с Викторией. Юханнеса взяла досада – еще, чего доброго, подумают, что он нарочно старается попасться им на глаза. Вдобавок у него распухла губа. Он замедлил шаги в сомнении, идти ли ему дальше, и все-таки пошел. Еще издали он поклонился им и, пока они шли ему навстречу, держал шапку в руке. Оба молча кивнули в ответ и медленно прошли своей дорогой. Виктория посмотрела на него в упор; по ее лицу скользнула тень.

Юханнес продолжал свой путь к пристани, но им овладела тревога, даже походка выдавала его смятение. Подумать только, как выросла Виктория, совсем взрослая девушка, и как хороша! Ее брови почти сходятся на переносице и похожи на две изящные бархатные полоски. Глаза потемнели, стали темно-синими.

На обратном пути Юханнес свернул на тропинку, которая шла лесом далеко от Замка. Никто не сможет его попрекнуть, будто он преследует по пятам детей владельца Замка. Он поднялся на холм, облюбовал удобный камень и сел. Птицы пели исступленно и страстно, зазывали и манили друг друга, переносили прутики в клювах. В воздухе стоял приторный запах чернозема, распускающихся почек и гниющего дерева.

Но нежданно-негаданно Юханнесу опять пришлось увидеть Викторию – она шла прямо к холму, где он сидел, с противоположной стороны.

Бессильная досада овладела Юханнесом – оказаться бы где-нибудь за тридевять земель; уж на этот раз она непременно подумает, что он ищет с ней встречи. Здороваться с ней снова или нет? Может, лучше сделать вид, будто он ее не заметил, тем более что у него распухла губа.

Но когда Виктория поравнялась с ним, он встал и снял шапку. Она улыбнулась, кивнула.

– Добрый вечер. С приездом, – сказала она.

Ему показалось, что губы ее снова чуть дрогнули, но она быстро овладела собой.

– Этому трудно поверить, – стал объяснять он, – но я не знал, что ты пошла в эту сторону.

– Конечно, вы не могли этого знать, – ответила она. – Мне вдруг взбрело в голову пойти этой тропинкой.

Ай-яй-яй! А он-то сказал ей «ты»!

– Вы надолго? – спросила она.

– До конца каникул.

Он с трудом подбирал слова, она оказалась вдруг совсем чужой. Зачем вообще она с ним заговорила?

– Дитлеф рассказывает, что у вас большие способности, Юханнес. Вы так хорошо учитесь. И еще он говорит, что вы пишете стихи. Это правда?

Он ответил коротко и нехотя:

– Что тут особенного. Стихи все пишут.

Наверное, сейчас она уйдет, потому что она замолчала.

– Такая досада, меня сегодня ужалила оса, – опять заговорил он, показав на свою губу. – Вот почему губа так распухла.

– Вы слишком долго не приезжали домой, здешние осы вас больше не узнают.

Его ужалила оса, а ей и горя мало. Что ж, понятно. Стоит себе, вертит на плече красный зонтик с золоченой ручкой, а до других ей дела нет. А ведь он не раз, бывало, таскал эту благородную гордую барышню на руках.

– Я и сам не узнаю здешних ос, – ответил он. – Хотя когда-то они были моими друзьями.

Но она не поняла глубокого смысла его слов и не ответила. А смысл-то ведь был ох какой глубокий.

– Я многого здесь не узнаю. Даже лес и тот повырублен.