– Откуда мне знать? Нет, имя-отчество я не забыл, но вам ведь не это нужно.

– Уже кое-что. Диктуйте.

– Переверзев… Михаил Евграфович.

– Прямо как у Салтыкова-Щедрина, – заметил Михайлов, чему-то усмехаясь. – Ну вот, видите? Значит, не совсем память отшибло. Сколько вам лет?

– Тридцать, – ответил я.

Дернул же черт с мальчишкой языком трепать! Тридцать мне дома, в две тысячи шестом, а здесь двадцать пять.

– С семидесятого. Ровесники, выходит.

– Выходит, так, – безвольно подтвердил я.

– Еще что-нибудь сообщить можете? Тогда подытожим: Михаил Евграфович Салтыков… пардон, Первенцев, тридцать один год. Правильно?

– Нет. Тридцать ровно.

– Подождите. Вы же сказали, семидесятого, – деланно растерялся следователь.

– Это вы сказали, а я согласился.

– Так какого вы года?

– Не помню.

– Сколько лет – помните, а когда родились – нет?

Михайлов выглядел обескураженным, но я уже разгадал его нехитрую тактику. Жалко, поздновато. Молчать надо было. И фамилию он, кажется, тоже переврал. Как я первый раз назвался? Уже забыл. Тьфу, дубина!

– Не помню, – упрямо повторил я.

– Хорошо, вы только не нервничайте, Михаил э-э… ой, у меня такой почерк, сам прочесть не могу.

– Евграфович! – Сказал я резко.

– Да-да. Когда вы познакомились с гражданином Куцаповым?

– А кто это?

– Понятно…

Следователь погрыз ручку и с тоской посмотрел в окно. В его аналитических извилинах разбегались табуны версий, а он, вместо того, чтобы садиться в седло, все еще не мог выбрать нужного направления.

Ничего-то у тебя, братец, нет, подумал я. Гора трупов и неопознанный субъект в травматологическом отделении. Застегивай свою папочку и чеши отсюда.

– При вас нашли довольно любопытные вещи, – по-прежнему глядя на занавеску, сообщил Михайлов.

– А именно?

– Два пульта от телевизора. Странно, не правда ли? И еще…

Ну, рожай, пинкертон!

– Пистолет шведского производства.

Круто. Почему не самолет?

Следователь повернулся ко мне и стал терпеливо ждать, на что я клюну в первую очередь.

– Чушь. И то, и другое. Оружия у меня никогда не было, а пульты – зачем они мне?

– Может, вы занимаетесь ремонтом аппаратуры, – Михайлов всем своим видом пытался показать, что искренне желает помочь мне найти какие-то зацепки. Пистолет его как будто и не волновал.

– Вряд ли, к технике у меня склонности нет.

– Гуманитарий? А я вот, представьте, наоборот. В школе для меня что история, что литература…

В дверь постучали – требовательно, как в коммунальный сортир.

– Три минутки, – крикнул следователь, задирая голову к потолку. – В общем так, гражданин хороший, – произнес он скороговоркой. – Кончай прикрывать эту сволочь. Он человека убил, а ты в беспамятство играешь. Не поможешь его найти – пойдешь как соучастник.

– Про пистолет ты загнул, – сказал я, возвращая его «ты».

– Зато видишь, как быстро к тебе память вернулась.

Петр грустно улыбнулся, и я понял, что дальше морочить ему голову бесполезно. Как я устал!

– Ладно, пиши. Зовут меня действительно Михаилом. Из-за бабы это случилось. Из-за Машки, гори она огнем!

– Куда вы ездили? – Оживился следователь. – И с кем?

– Никуда мы не ездили.

– Ну вот, снова-здорово! – Вышел из себя Михайлов. – Вас с Куцаповым забили как свинину, а ты в отказ!

– Почему, не только…

– Еще кто-то пострадал?

– Ну да.

Определенно, мы друг друга не понимали. У меня возникло впечатление, что мы с Михайловым обсуждаем разные происшествия. Уехали-приехали. О чем это он?

– Знаешь, Петр, я что-то запутался совсем. Пистолеты, пульт от телевизора… Уже не разберу, где правда, а где глюки. Ты мне расскажи, как все было, а я, если что, поправлю.

– Это не разговор. Кто из нас следователь?

– Я кто – пострадавший или подозреваемый?

Михайлов поднялся и, пройдя через палату, высунулся в коридор. Что он там сказал, я не расслышал, но возня за дверью стихла.

– Отдал вашему дурачку всю пачку, – пояснил он. – Видишь ли, Михаил, труп, с которым ты обнимался, лежа на газоне, имел некоторое отношение к криминальному миру. Поэтому в твоих интересах максимально прояснить ситуацию, причем сделать это быстро.

– Из-за бабы все.

– Это я и сам знаю.

– Как догадался?

– По аналогии. Когда совершается заказное убийство, оружие киллер обычно оставляет рядом с жертвой, это как бы фирменный знак. Вас взорвали гранатой, скорее всего – за городом, а потом привезли к дому Куцапова и положили прямо под его окнами. И что интересно, кольцо с чекой бросили тут же, в траву. А к нему приклеили записку. То есть киллеры намекнули, за что его убили.

Петр залез в папку и вынул из нее две больших фотографии. На первой я увидел линейку в контрастном бурьяне травы и рядом – кольцо для ключей, конфискованное у Тихона. Оно было обмотано клейкой лентой и, кроме этого, к нему прикреплялась какая-то проволока. Второй снимок запечатлел то же кольцо, только взятое еще крупнее и уже на белом фоне. То, что я принял за изоленту, было развернуто в полоску с длинной надписью: «ПРОВЕРЕНО ЭЛЕКТРОНИКОЙ. ГАРАНТИРУЕТ ПОЛНОЕ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ».

Прочитав это, я уронил голову на подушку. Граната принадлежала Тихону, хотя и свалилась прямо с потолка. А чеку он выдернул за несколько часов до взрыва, и спокойно носил ее в кармане, зная, что она вместе со мной вылетит в окно. История, похожая на пук пряжи, с которым поигралась кошка. Вполне в духе Тихона.

– Ты в курсе, на каких изделиях встречаются такие уведомления? – Спросил Михайлов.

– Читал, приходилось. А с чего ты взял, что это произошло за городом?

– Да потому, что в Москве за последние сутки взрывов не зафиксировано. И следы! Представляешь, сколько было осколков? Где они?

Хороший вопрос. Неужели он поленился зайти к Куцапову? Вряд ли. Тогда действительно, где осколки?

– Какое сегодня число? – Воскликнул я неожиданно для самого себя.

– Двадцать третье.

– Сентября?

– Не пугай меня, Миша. Сентября, естественно.

И скоро обед. Хорошенькое дело. Тихона мы ловили в пятом часу.

– Когда меня нашли?

– Вчера.