Дани: Сын. Он сын Кан Бёнджуна.

Ынхо: (Боже… Этого не может быть)

Хэрин: О чем вы двое говорите?

Дани: Кажется, Чи Соджун – сын писателя Кана.

Хэрин: Подожди. Писатель Кан ведь всю жизнт жил один, разве нет? (обращается к Ынхо) Нет?

Ынхо: …

Хэрин: (переводит взгляд с Дани на Ынхо) Вы мне что-то не договариваете? Разве я не должна знать?

Дани: (обеспокоенно смотрит на Ынхо)

S#61 ДОМ ЫНХО, КАБИНЕТ (N)

Ынхо сидит и смотрит рукопись «Герои». Закончив размышления, он берет телефон и набирает номер Соджуна.

Ынхо: Алло, дизайнер Чи. Это Чха Ынхо. / Может, встретимся завтра днем?

Глава 15 заканчивается крупным планом Ынхо.

Отрывки романа «Герои»[63]

Хён, стоя на палубе, смотрит на рябь темно-синего моря. Корабль, на котором он поплывет, пересечет залив Генкай-Нада и отправится к берегам Японии. Все это его совсем не страшит. За спиной

Хёна из чьих-то ртов вылетает резкая японская речь, пока он смотрит на волны, бесконечно разбивающиеся о прочную корму корабля. «Пассажиры третьего класса не допускаются на палубу! Спускайтесь в трюм! Ну же! Все живо спускайтесь!» Но потрепанные жизнью корейцы пропускают крики японского матроса мимо ушей, отталкивают его с дороги огрубевшими руками и забираются на палубу. Женщина с плачущим новорожденным в руках не знает японского, эти крики только пугают ее. «Корейцы должны плыть внизу!» – говорит кто-то голосом, полным недовольства, но вскоре он затихает. Никто не говорит на корейском. Только Хён улавливает где-то его тихий отголосок, проглатывает его и последним направляется вниз, в трюм.

У каждого плывущего на корабле есть своя причина, почему он решил отправиться в Японию. У Хёна не было своего места, поэтому он молча бродил меж небрежно сидящих людей, изнуренный и усталый. Его взгляд перебегал от лица к лицу, останавливаясь только когда его цеплял кто-то из пассажиров. Дремлющий мужчина, который прикрыл глаза кепкой. Японская пара в роскошных одеждах: женщина с огромным, раздутым, как гора Намсан, животом, за ней – японец с большой родинкой на носу, щурящийся на проходящих мимо. Обычно Хён рассматривал только действительно необычных людей, но в этот раз его внимание привлекла самая обычная парочка. Мальчик, которому на вид едва стукнуло двенадцать, и девочка чуть больше лет десяти, кажется, они были братом и сестрой. Они сидели перед входом в каюту третьего класса и играли пряжей. Улыбающиеся дети, шепчущиеся о том, как весело играть в пряжу, доставляли Хёну огромное удовольствие. Они напоминали ему об одном человеке, чье лицо он помнил ясно. Особняк в Гуандуне. Задний двор. Девушка, которая сидела на каменной стене и боролась с пряжей, пытаясь чтонибудь сплести из нее. Ее лицо, потрясенное звуком шагов, нарушившим тишину, и рукой, протягивающей арахис в качестве угощения. Запах грязи под полом, где они прятались. Хён не забыл ничего. Он помнил даже ее улыбку, которую она пыталась сдержать, прикрывая рот. Вместе они чувствовали себя счастливыми, даже когда над их головами была слышна поступь тяжелых шагов.

Мальчик, озорно улыбнувшись, уже приготовился дать щелбан по лбу проигравшей девочке, но внезапно вскочил на ноги. Он остановил отвратительного на вид японца, который пытался пройти мимо него, и, заикаясь, попытался сказать ему что-то на японском. Когда японец, не поняв ни слова, начал раздражаться, мальчик быстро заговорил на корейском. «Вы же помните, что дали обещание отправить меня и мою младшую сестру на одну фабрику?» Несмотря на серьезность, с которой мальчик задал ему вопрос, японец просто стряхнул его уцепившуюся руку и пошел дальше. Мальчик с тревогой посмотрел на спину удаляющегося японца, улыбнулся взволнованной девочке и угостил ее арахисом. Только тогда девочка улыбнулась ему в ответ.

«Позвольте кое-что у вас спросить. Вы случайно не знаете, как долго нам еще плыть до Японии?» Хён обернулся на голос и увидел рядом маленькую женщину, которая стояла и смотрела прямо на него. По небольшому свертку в ее руках любой мог понять, что она едет в Японию на заработки. Хён, не отводя глаз от ее еще молодого лица, достал из кармана старые часы на цепочке. Женщина наклонила к нему голову, будто хотела вместе с ним посмотреть на циферблат часов.

«Впереди нас ждут большие дела. Не беспокойтесь о мелочах. Это опасно», – сказала женщина тихим спокойным голосом. Хён настороженно посмотрел на нее, но взгляд женщины уже был устремлен на брата и сестру, на которых Хён смотрел мгновение назад.

Прежде чем Хён успел что-то ответить, она придвинулась к нему.

«Плыть еще долго. Спасибо».

Женщина прошла мимо Хёна, будто ее здесь и не было. Хён засунул часы на цепочке обратно в карман и посмотрел женщине вслед. Даже среди толпы людей и шума можно было легко найти местонахождение встреченных нами взглядов. Ли Так где-то раздобыл японскую газету и делал вид, что читает ее. О Кёнхи ровно дышала, держась за круглый живот, Сок Соп помогал ей поддерживать ритм. Чо Бом просто сидел с такими же корейскими рабочими, как он. Внимание Хёна снова привлекли брат и сестра. Мальчик вязал тугой узел, будто веревка в его руках порвалась, девочка не отводила от него глаз. В конце концом Хён отвернулся от них. Действительно, впереди нас ждут большие дела. Тогда даже эти мальчик и девочка больше не будут такими, как прежде.

«Боже! Этот дом?!!!!»

Ли Хвеюн смущенно смотрит на Ан Джинхо, который стоит перед ним на коленях. На лице Ан Джинхо лежит отпечаток грусти.

«Мемориальная доска была написана и подарена ваном Сон Джо, белая сосна на заднем дворе – ваном Ин Джо. Этот дом – святыня. В нем из поколения в поколение проводились родовые обряды. Почему вы решили продать его? В хозяйстве в Маньчжурии дела идут совсем неважно?»

«Вы не спросили, хочет ли хозяин дома жить в нем?»

«Это просто смешно! Сын служанки станет хозяином этого дома!!»

«Времена меняются. В этом мире больше нет слуг и нет хозяев».

Ли Хвеюн одаривает Ан Джинхо доброй улыбкой. Ан Джинхо любуется благородной и сияющей внешностью хозяина. Вдруг на его глазах наворачиваются слезы.

«Я всего лишь слуга. Вот что я чувствую. Помните, какой замечательный праздник устроил ваш отец на шестидесятилетие моего отца? Он пригласил жителей со всей округи и при всех сжег рабские расписки. Он дал нам дом и велел жить там всем членам нашей семьи. Тогда я и решил, что покину этот