Василий приехал, будучи пьяным. После того как кто-то из прислуги шепотом сообщил ему, что его отцу не оказывали медицинской помощи в течение по меньшей мере двенадцати часов, он начал вопить: «Сволочи, загубили отца!» Поскольку он впоследствии не прекращал заявлять, что его отца отравили, 28 апреля 1953 года его арестовали и приговорили к восьми годам тюремного заключения[445].

Начал расползаться слух о том, что Сталин серьезно заболел. Телефон звонил, не умолкая. Множество врачей-профессоров вызывались лечить Сталина. Некоторые из них настаивали, чтобы им разрешили это делать, полагая, что смогут его спасти. На сталинскую дачу звонили даже из соседних стран. Однако Сталину становилось все хуже и хуже. Члены Политбюро по очереди дежурили возле него. На дачу вызвали также Молотова и Микояна, хотя они уже не входили в число руководителей страны. Сталин время от времени открывал глаза и шевелил губами, но никто не мог понять, что он хочет сказать. Как только проявлялись малейшие признаки того, что он приходит в сознание, к нему тут же подбегал Берия и целовал его руку.

Пятого марта пульс Сталина начал замедляться. Берия подошел к нему и произнес: «Товарищ Сталин, здесь находятся все члены Политбюро, скажи нам что-нибудь». Ворошилов потянул Берию за рукав и сказал, что пусть лучше со Сталиным поговорит кто-нибудь из домашних: ему будет легче их узнать. К Сталину подошла Истомина, но он ее не узнал: он доживал последние секунды своей жизни. Истомина положила голову ему на грудь и начала по-бабьи реветь – как это делают жены умирающих мужчин[446].

Здоровье Сталина, конечно же, уже давно подтачивалось: у него болели ноги, он страдал от постепенно усугубляющейся гипертонии, ему постоянно доставляла страдания его грудная жаба. Но он, тем не менее, не уделял никакого внимания своему здоровью. Он обедал и ужинал в самое разное время: то в три часа дня, то в пять часов, то в восемь часов вечера, то вообще в десять. Случившееся у него кровоизлияние в головной мозг было следствием такого ритма жизни и отсутствием повседневного медицинского ухода. Однако то, каким образом «занимались» им после приступа, очень похоже на убийство, ставшее результатом неоказания помощи лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии[447]. Врачей вызвали только тогда, когда его состояние стало уже явно безнадежным.

Молотов до самого конца своей долгой жизни полагал, что роль Берии в смерти Сталина толком не выяснена. У него также имелись подозрения относительно тройки «Берия – Маленков – Хрущев», весьма заинтересованной в том, чтобы Сталина не стало, и Булганина, хотя тот и «играл малую роль»[448].

Версия об отравлении не казалась Молотову маловероятной. Может, Берия отравил Сталина накануне того дня, когда у Сталина произошло кровоизлияние в мозг?[449] Власик был уверен, что Сталина убили. Он сказал об этом, когда его арестовывали: «Дни Сталина сочтены. Ему мало жить осталось». Берия сам хвастался об этом Молотову во время празднования Первого мая в 1953 году: «Я его убрал… Я вас всех спас!»[450] Впрочем, данное его заявление было скорее одной из попыток привлечь на свою сторону побольше сторонников в ходе развернувшейся борьбы за власть, поскольку положение Молотова в январе-феврале 1953 года было весьма шатким, и Берия хотел выставить себя в роли его «спасителя».

Как только труп Сталина увезли с дачи, Берия отдал приказ о ее ликвидации. Вся прислуга и все охранники были уволены только с одним категорическим требованием – держать язык за зубами. Не должно было просочиться никакой информации о том, что происходило на Ближней даче с 1 по 5 марта. Дачу закрыли, везде повесили замки[451]. Именно по этой причине в официальном сообщении о смерти Сталина в качестве места его кончины был указан его кабинет в Кремле. Все свидетели того, как он умер, хранили молчание: одни из них – до 1966 года, другие – до 1973, а его собственная дочь – до самого 1991 года.