Она остановилась у забора, почувствовала, как Ханс обнял ее за плечи, и не протестовала. Он молчал, понимая ее горе. Прижавшись к нему, она смотрела на небесный купол, и он был просторней, чем чаша небес над Босфором. Она смотрела на небо совершенно иного мира, небо, которое теперь всегда будет следить за могилой ее младшего брата.

На следующий день утром Луи Гардель отправился к резиденции Мустафы Кемаля. С самого рассвета он ждал телеграмму с указаниями из Парижа. И поскольку она пришла с опозданием, французская делегация уехала без капитана. В довершение всего на коляске посреди дороги у подножия холма сломалась ось, и нужно было проделать остаток пути пешком в сопровождении толстого кучера, который задерживал француза. Гардель выбрал крутую тропинку, заросшую ежевикой, надеясь, что этот короткий путь ведет в нужном направлении.

Сжалившись над попутчиком, Луи остановился, чтобы тот смог его догнать. На грозовом небе скапливались серые тучи, резкий ветер срывался с высокого плато. Луи дрожал, с тоской вспоминая о вчерашней жаре.

Его внимание привлекло какое-то движение под деревьями. Он тотчас же узнал женщину. С первой же встречи в гостиной серямлика он мог узнать Лейлу-ханым в любом месте. Ее яркий платок соскользнул на плечи. Она смотрела на мужчину, который обнимал ее и что-то пылко говорил. Пара стояла в стороне от тропы, в саду. Когда незнакомец погладил ее по щеке, Луи вдруг почувствовал порыв возмущения и отпрянул на несколько шагов. Кучер наткнулся на него и рассыпался в извинениях. Опустив глаза, француз продолжил путь, ускоряя шаг. Лейла-ханым в объятиях какого-то мужчины оставила горькое ощущение. Он не знал, было ли это из-за сочувствия к другу Селим-бею, или потому, что это пробуждало в нем что-то смутное, что он предпочитал игнорировать.

Собрания шли один за другим целый день. Тем для обсуждений было предостаточно: Киликия, граница с Сирией, ставшей подмандатной территорией Франции, продажа военного оборудования, концессии на рудники по добыче железа, хрома или серебра, роль религиозных школ или французских предприятий… Вечером Луи почувствовал, что у него начинается мигрень. Перед официальным ужином он решил пройтись по старому городу, но лабиринт домов с глинобитными стенами и извилистые улочки, где толпилась шумная толпа, быстро наскучили. Сильный дождь превратил дороги в небольшие потоки грязи. Несколько азиатов в ярких шелковых нарядах поспешили укрыться. Луи забежал в кафе, где стоял запах влажной шерсти. На полке с чашками стоял портрет Мустафы Кемаля, украшенный цветами. «У каждого свой Наполеон», — подумал он. Посетители смотрели на него подозрительно. Такая форма здесь не приветствовалась. Хотя их послы и приехали беседовать с Гази, Стамбул, город халифа, и другие территории до сих пор были оккупированы французами. Луи присел за небольшой столик, решив игнорировать косые взгляды.

Он боялся, что придется задержаться в этой дыре еще на несколько недель. Неприятная перспектива — торчать посреди степей, здесь люди имели репутацию упрямцев, и Луи даже слыхал, что стамбульцам было сложно понять местный турецкий диалект. Какова его роль в этих переговорах? Все в руках политиков, он же лишь наблюдатель. Ему подали чай, оливки, козий сыр. Великая Ассамблея запретила продажу алкоголя в общественных местах.

Луи не хватало моря. Он скучал по Нине. Как всегда, когда он думал о любовнице, на него накатывало нетерпеливое желание. Теперь, когда русская отыскала мужа, она избегала бывшего постоянного клиента. Стоит ли вспоминать, что именно благодаря помощи француза Малинина не поместили в лагерь русских офицеров! Гардель пожалел, что не может расстегнуть воротник рубашки.

Порыв влажного ветра ворвался в кафе, и вместе с ним вошли несколько военных-кемалистов и крестьян, одетых как горцы. Все с патронными сумками и кинжалами. «Армия Мустафы Кемаля, частично набранная из добровольцев всех возрастов, отличается экзотичностью», — подумал Луи. Однако он совсем растерялся, узнав среди них любовника Лейлы-ханым. Мужчина с правильными чертами лица и высоким лбом, он беседовал с темноволосым офицером с острым взглядом.

Вошедшие устроились за соседним столиком. Им принесли чай и наргиле. Они оживленно беседовали, размахивая руками. Посетители дружески кивали им. Луи сделал знак трактирщику, но тот его проигнорировал. В один момент француз стал для него прозрачным.

Луи пристально рассматривал незнакомца, а перед мысленным взором стоял его друг Селим, идущий через сад с палочкой. Как Лейла-ханым могла предать мужа, как могла изменить с этим молодчиком? Это европеец. Они наверняка встретились, когда она сбежала в Анатолию, после того как ее выдала англичанам Роза. В конце концов такое наглое разглядывание надоело молодому сержанту с родимым пятном на щеке.

— Да здравствует свободная и независимая турецкая нация! — громко воскликнул он по-французски. — Наконец иностранцы перестанут топтать нашу родину. Греки, англичане и французы… Мы вышвырнем этих жалких паразитов в море!

Луи напрягся. Парень смерил его насмешливым взглядом.

— Я не позволю вам оскорблять свою страну, — ответил француз. — Решительно вас прошу взять свои слова обратно.

Все посетители повернулись к ним. Бормоча что-то нечленораздельное, юноша собрался было встать, и в ту же секунду любовник Лейлы-ханым удержал его.

— Не сердитесь на него, капитан, — обратился он к Луи примирительно. — Последствия тяжелых сражений последнего времени. Солдаты слишком легко воспламеняются.

Луи с удивлением узнал немецкий акцент.

— Я не понимаю, как это вас касается. Сержант позволил себе оскорбить мою родину. Я жду его извинений.

Парень подскочил. Луи тоже поднялся. Сердце отчаянно колотилось.

— Мы не без причины оскорбляем Францию, — отчеканил турок. — Я требую возмещения убытков.

Турецкие офицеры пытались образумить упрямого, как осел, сержанта. Светловолосый мужчина подошел к Луи.

— Я приношу вам свои извинения, капитан, — произнес он. — Принимая во внимание молодость этого солдата, надеюсь, вам достанет такта принять их.

Луи усмехнулся.

— Интересно слышать о такте из уст немца, который носит турецкую форму.

Ханс Кестнер замер. Он вмешался, чтобы погасить намечающийся конфликт. Но, похоже, дело принимало другой оборот и касалось его лично. Он сразу же принял оборонительную стойку.

— Оставьте ее в покое, — продолжил Луи вполголоса.

Ханс постарался скрыть недоумение. Француз смотрел на него пристально. Его тонкие губы сложились в горькую улыбку.

— Лейла-ханым, — прошипел он. — Она замужняя женщина. Вы ее порочите. В Турции это преступление.

Черная пелена затуманила взгляд Ханса. Он заметил, что Рахми-бей выводит Гюркана и товарищей на улицу.

Трактирщик попросил посетителей вернуться на свои места, все неохотно расселись. Ханс остался стоять перед морским офицером.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, капитан, — бесстрастно произнес он.