— Мне жаль, но здесь есть только розовая вода, — сказал господин Дараин, обнимая его рукой за плечи. — По крайней мере, именно так я предпочитаю называть этот напиток… пришедший к нам из других мест. Я и сам капельку выпью. Идемте. Как я вам и говорил, паспорт мисс Хедрикс лежит у портье в отеле «Метрополь»… Я, знаете ли, никогда ничего не забываю…

Когда часом позже Руссо вышел оттуда, ему стоило колоссального труда залезть в джип; его эскорту пришлось ему помочь, а также сесть за руль. Руссо прибыл к Стефани в состоянии, которая она вежливо охарактеризовала как «с лихвой утоленная жажда».

Самолет вылетал в одиннадцать утра, и они едва успели нанести прощальный визит послу Соединенных Штатов. Хендерсон выглядел осунувшимся, и, судя по всему, провел неспокойную ночь.

— Боюсь, последние события доставили вам немало хлопот, — сказала Стефани, которая надела простенький костюм-двойку из белой джинсовой ткани от Кастильо и провела час у единственного на всю столицу парикмахера, способного уважительно отнестись к женской шевелюре.

— Не в этом дело, — сказал Хендерсон мрачным голосом. — У меня неприятность…

Он провел рукой по лбу, и в этом его жесте сквозили усталость и смирение.

— Сегодня ночью я получил из госдепартамента каблограмму о своем назначении в Норвегию, — сообщил он. — Разумеется, это продвижение по службе, но не знаю, смогу ли я перенести такой удар. Там никогда ничего не происходит. Эти мирные фьорды… Такое впечатление, будто тебя отправили в отставку… Видите ли, я провел два года в Хаддане, служил и в африканских странах, а там такая же бурная, деятельная жизнь… В Уганде мне однажды подбросили под дверь три трупа американских журналистов… В Конго в великую эпоху Чомбе, независимой Катанги и правления наемников пяти нашим миссионерам отрезали уши и прислали мне по почте… Словом, я чувствовал, что от меня есть польза… В Ираке, во время одного из четырнадцати государственных переворотов, которым я был свидетелем, в мою машину летели коктейли Молотова… В Уганде в меня лично плюнул генерал Амин… Даже здесь, в Хаддане, как вы и сами могли убедиться, почти каждый день происходило что-то новое, неожиданное, удивительное… Так что, сами понимаете, Норвегия…

Он снял очки, вытер их и опустил глаза с чуть виноватым видом…

— И потом, чтобы уж ничего от вас не скрывать, есть еще моя жена… В так называемые «опасные» страны я не мог брать ее с собой… Я оставлял ее в Америке… Но в Норвегию, сами понимаете, она со мной поедет… Пусть это останется между нами, конечно, но мне придется тяжело. Очень тяжело.

В его голубых глазах под покрасневшими от бессонницы веками играл лукавый огонек, а на тонких губах мелькнула улыбка…

Стефани поцеловала его.

— Я пошлю вам посылку со взрывным устройством, — пообещала она.

У него была красивая голова с густыми седеющими волосами и длинная шея — из тех, что производят впечатление обнаженности. Стефани считала, что он похож на профессора. Такую голову легче представить себе лежащей на рабочем столе в спокойной полутемной библиотеке Гарвардского университета, рядом с трубкой и несколькими раскрытыми томами, чем в песке пустыни… Стефани внезапно решила, что она по-другому оформит свою квартиру на Манхеттене.

— У меня этой зимой будет фотосессия в Норвегии, — сообщила она. — Надеюсь там с вами увидеться…

Посол, похоже, живо заинтересовался.

— Рад это слышать, — сказал он. — Может, случится землетрясение или другой какой интересный катаклизм. Вы, кажется, обладаете барака… удачей. Можете остановиться прямо в посольстве… Я на вас рассчитываю!

Он проводил их до дверей, и они оставили его там, с его красивой англо-саксонской головой чуть лукавого законника… В конце концов, нельзя иметь все сразу, вздохнув, сказала себе Стефани. Они пошли через базар, где Стефани хотелось купить несколько интересных пресс-папье… Старый город вернул себе свой мирный вид, в квартале чеканщиков возобновили свое пение молотки. Стефани положила руку на руку Руссо, который вел машину. Она никогда не чувствовала себя такой счастливой, такой… излечившейся, да, излечившейся, и ей было непонятно, почему ее друг чем-то обеспокоен, почему смотрит на нее с озабоченным видом, а главное, почему он еще раз пригласил доктора Салтера… Она чувствовала себя просто чудесно, даже эйфорически, ей все время хотелось смеяться, целовать всех… И совершенно ни к чему было на обратном пути останавливаться в Швейцарии, как советовал доктор, рекомендовавший ей длительный отдых в одной из клиник Женевы… Она часто с сожалением вспоминала Массимо дель Кампо, да, ей было жаль, что она не видела этого… Ночь, лунный свет, мрачные силуэты минаретов и зубчатых стен вокруг, и под древней восточной луной, которая всегда умела расположиться в нужном месте и показать себя с лучшей стороны, на каменных плитах лежит прекрасная римская голова — это должно было производить необыкновенное впечатление… Ну, прямо картина Кирико[116]метафизического периода… Бедняга сыграл в этой стране свою лучшую роль…

— А ведь и впрямь удивительно, насколько меняется качество, вид и даже природа любого предмета в зависимости от окружения, в котором он находится, — проговорила она. — Это один из великих принципов любого дизайна. Я говорю это в связи с Массимо дель Кампо. Пока его голова сидела у него на плечах, она была просто воплощением банальности, как и все псевдоантичное искусство. Ну, вы знаете, псевдоклассический стиль девятнадцатого века. Но я уверена, что в лунном сиянии, на плитах посреди площади она представляла собой сказочное зрелище…

— Не думайте больше об этом, — взмолился Руссо.

Салтер сказал, что это не пройдет еще несколько месяцев, и даже потом от него потребуется много нежности и терпения, чтобы помочь ей забыть.

— Впрочем, все искусство сюрреалистов основано на контрасте между абсолютно банальным предметом и средой, в которую его помещают. Ни Дали, ни Магритт никогда ничего другого и не делали… В конечном счете, с художественной точки зрения Хаддан — страна авангарда… Например, мне думается, что если бы все повернулось по-другому, то контраст между отрубленной головой топ-модели, которую привыкли видеть на снимках в журналах мод, и саблями был бы вполне в духе Магритта…

— Да ведь все это уже в прошлом, — с отчаянием произнес Руссо. — У нас еще пять часов до вылета. Вам бы немного поспать… Доктор Салтер…

— Пять часов? Так это здорово! — воскликнула Стефани. — Может, еще что-нибудь случится…

Они застегивали чемоданы, когда явился Али Рахман с букетом алых роз и подарками, один из которых был размером с арбуз. Стефани поспешила вскрыть упаковку, но это был всего лишь огромный шоколадный торт гезра — типичный продукт хадданского кондитерского искусства. Она была немного разочарована, но не преминула высказать положенный восторг и расцеловать юношу в обе щеки. На Али Рахмане был синий блейзер и серые фланелевые брюки, но этот строгий наряд совсем не помогал ему сохранять британскую флегматичность. Он был охвачен радостным волнением, даже ликованием, которое переливалось через край потоком слов — их красноречие еще произведет фурор в политических дебатах…