Но в ту ночь время перемен ещё не наступило.

Так что они праздновали, и было весело.

Пусть принесут в кувшинах вина,

Влаги бурлящей пусть принесут!

…Предрассветная мгла, отблеск факельного света на змеиных головах, круглый набалдашник, издающий запах грозы. Медные змеи обвивают рукоять двойной спиралью, к хвостам на концах прикреплён загадочный витой шнурок, который тянется под одежду Кадмила.

– Так вот он, знаменитый керикион! – произносит Акрион с чувством. – А мне можно из него… ну, бахнуть?

Кадмил смеётся.

– Не получится, – вертит головой. – Настроен только на меня. Из-за этого лишь два режима. Третью схему некуда было девать. Зато! Зато ступенчатая регулировка мощности. И экомо… экономичность расхода.

Акрион кивает, в который раз не поняв ни слова.

– Подарок Аполлона, – говорит благоговейно, вспоминая мифы.

– Точно, это Локсий подарил, – Кадмил прицеливается из жезла за борт, выпускает маленькую молнию. Через мгновение выхватывает из воды оглушенную рыбину. – Сказал: потеряешь – голову оторву…

Сила вина несказанна: она и умнейшего громко

Петь, и безмерно смеяться, и даже плясать заставляет.

…Луна закатилась, брезжит рассвет.

– Ну я же прошел провёрку? Так? Я ведь достоин? Так?

Кадмил размахивает куриной ножкой:

– Ты и был достоин! Понимаешь? Вот как родился! Так ср-разу достоин. Потому что ты кто?

– Кто?

– Ты – царский сын и царь Эллады! – куриная ножка устремляется в бледнеющее небо.

Акрион с трудом размышляет.

– Зачем же тогда ист… испытания? – вопрошает он с пристрастием. – З-зачем вот это… Это вот всё?

– А, ну это… – Кадмил задумывается, впивается в мясо зубами. – А это, дружище Акрион, чтобы ты сам понял: вот, я достоин. Ясно?

– Угу, – с сомнением кивает Акрион. Впрочем, вино тут же помогает развеять не только сомнения, но и саму их причину: глоток из меха – и уже не помнишь, над чем мгновение назад так напряжённо думал.

Кадмил бросает обглоданную косточку в море, вытирает пальцы о грудь волшебного костюма.

– Хорошие вы ребята, – говорит он вдруг. – И ты, и сестрички твои… Я ведь с Фименией поболтал тогда малость. Ну, после церемонии.

– О чём? – удивляется Акрион.

– Да так, – Кадмил берёт у него из рук мех, полощет рот вином, прежде чем проглотить. – Уф… Хорошо. О чём болтали? А, ерунда. Спросил её, не помогала ли она вашей матери с алитеей.

– Ты… чего?! – голова идёт кругом, и не только выпитое тому причиной.

– Ну а что, – пожимает плечами Кадмил. – Почему бы не спросить? Да только она не при делах оказалась. И врать бы не смогла. «Золотая речь», знаешь ли, штука безотказная.

– Ты… Как… – Акрион не может собрать мысли воедино. Но очередной глоток вина немного прочищает голову, и он, переведя дух, с ужасом произносит:

– Ты её подорз… Подозревал?!

– Подозревал, – кивает Кадмил. – Но теперь уж нет. Славная девчонка. Хоть и тронутая малость.

Акрион пытается обдумать услышанное. Обдумывание ему решительно не даётся. Кадмил считал, что Фимения – пособница Семелы… Ну и ну. И ничего ведь не сказал!

– А куда это мы заплыли? – любопытствует Кадмил, оглядываясь. – Острова какие-то кругом. И где этот засратый компас?..

Добрые речи ведите, за чашей веселою сидя,

И избегайте душой всяческих ссор и обид.

…Зной, полдень, хлопающий навес над головой.

– Акрион! О-хэ! Опять дрыхнешь, а? Эй, первейший из граждан…

– Не-е…

– А я вижу: дрыхнешь! Сейчас… Сейчас опять заблудимся. Следи за компасом. Слышь?

– А чего я-то? Тут это… Буквы какие-то. Не эллинские. И вообще непонятно. Не для смертных, видать.

– Что там непонятного-то, вот стрелка, вот… дай, покажу. Непонятно ему. Дай. Вот, гля... гляди. Ик-к!

– Ой!

– Держи! Дер-ржи!!

Звонкое бульканье, нежный плеск волн, шелест бриза. Сдвоенное, тяжёлое молчание.

– Не у-дер-жал…

Правдив, говорят, язык у вина, значит, будем

Правдивы и мы, сладким вином опьянившись.

…Солнце клонится к закату. Чайки – розовые, черноголовые – дерутся из-за рыбы над притихшими волнами. Это пирейские чайки; дом уже близко.

– Вообще родители у меня самые лучшие. Вот самые. Что папа, что мама. И… И не знаю вообще. А эти… Не з-знаю. Они уже умерли, конечно. Нельзя плохо говорить. Но такое… Такое чувство, что родные – не те. А эти. П-понимаешь?

Кадмил размашисто кивает. Спохватившись, ловит нетвёрдой рукой тулью петаса, едва не слетевшего с головы. Делает глоток из меха – кажется, это последний мех из всех, что они взяли. Остальные пусты.

– Понимаю, – говорит Кадмил убежденно. – Я-то... Я, видишь ли, сам рос не у своих родителей.

Лицо его красно от ветра, солнца и выпивки.

Акрион некоторое время тупо разглядывает сиреневую полоску суши на западе. Потом догадывается: в памяти всплывает миф, история рождения Гермеса.

– А, т-ты имеешь в виду Зевса? Твой отец Зевс бросил тебя вомбл… Во младен-чес-тве? Ну… Ну зато твоим наставником был Аполлон! Сам Локсий!

Кадмил усмехается криво и невесело:

– Да уж, с наставником мне повезло…

В воде ты лишь своё лицо увидишь,

В вине узришь и сердце ты чужое.

Большего Акриону так и не удалось вспомнить: остальное путешествие навсегда потонуло в винных парах. Вероятно, за время пути оба, и Кадмил,