— Выдадим надежные векселя.

— Векселя, так я и знала! Нет, я не согласная!

— Тридцать пять тысяч!

— Нет!

— Последнее слово — сорок тысяч!

— Не думала я, что наш сосед Мендель — якая важная птица. Недаром за него вступаются депутаты, гроши сулят! Или правду болтают, что на заводе была секта?

Чеберяк хитро глянула на адвоката, но того было трудно смутить.

— К делу, милостивая государыня, к делу! Больше сорока тысяч вы не выторгуете.

— Что же мне, заложить добрых людей?

— Ну, положим, по вашим добрым людям давно каторга плачет. Черт ли вам в них! Мы выправим надежные документы для вас и вашего мужа. Хотите переправим в Северную Америку, хотите — в Южную. Будете жить в свое удовольствие. Подпишете: Чеберякова. Всего десять букв, и сорок тысяч ваши. По четыре тысячи за букву. Спросите господина репортера, гонорар неслыханный!

Да уж, подумал Бразуль, такой гонорар не снился не только серьезным писателям, но даже Арцыбашеву или Вербицкой, авторам модных эротических романов. Сорок тысяч были целым состоянием, на эти деньги можно было купить большой доходный дом или имение. Вера Чеберяк явно колебалась, но все-таки преодолела искушение.

— За границей нам делать нечего, языкам мы не обучены.

На полном лице Марголина угрожающе дрогнула ниточка усиков:

— Учтите, мы даем вам шанс покончить с воровским ремеслом.

— С какой радости вы меня воровкой честите? — дрожащим от злости голосом осведомилась Чеберяк.

— А кто же вы, как не воровка? Да еще скупщица краденого! Теперь вашему промыслу конец. Полиция следит за притоном на Верхне-Юрковской.

— Вы сначала докажите, что у меня притон. И не пугайте, я и не таких, как вы, видывала! — крикнула Вера, швырнув в стену хрустальный бокал, разлетевшийся на мелкие осколки, и выбежала из номера.

Журналист вышел за ней в вестибюль, намереваясь уговорить её вернуться. Но ее и след простыл. Когда репортер повернул назад, в конце коридора промелькнула чья-то фигура. «Что за чертовщина! Удивительно похож на Красовского! Нет, наверное, обознался». Уже больше двух месяцев пристав Красовский был удален со службы по настоянию прокурора Чаплинского. Журналист встречал его в игорных домах. Говорили, что он зарабатывает тем, что «рвет зубы у арапов», то есть выслеживает шулеров и шантажирует их. В роскошном номере адвоката Бразуль увидел, что тяжелые портьеры были отдернуты, как будто кто-то поспешно вышел из-за них. Марголин стоял у окна и с задумчивым видом потягивал шампанское.

— Нахальная особа, эта Сибирячка! Кстати, почему она все время называла меня депутатом?

— Простите, Арнольд Давидович. Я сказал, что вы член Государственной думы, просто с языка сорвалось.

— Вы мне польстили. Я баллотировался в первую Думу от союза равноправия евреев, но не набрал нужного числа голосов. Может быть, в будущем попробую пройти от украинофилов.

— Не представляю вас в роли поборника украинской самостийности, — признался Бразуль.

— Вы, хоть и считаете себя эсером, заражены великодержавной спесью не меньше, чем монархисты-черносотенцы. Не обижайтесь, ибо вы отнюдь не одиноки в сем заблуждении. Сколько раз я пытался втолковать моим петербургским друзьям, что за Воронежом уже не русская земля, что сорокамиллионный украинский народ пойдет своей собственной дорогой. Все напрасно, для них существует лишь единая и неделимая Россия, под чьей опекой навечно состоит младшая сестра — Малороссия. Даже в самой Украине образованные люди закрывают глаза на громадную созидательную работу, которая идет у них под боком, не хотят видеть, как формируется национальная украинская литература и искусство.

Для нас, евреев, важно выработать правильное отношение к превращению украинцев в самостоятельную национальную единицу, понять, что этот процесс идет параллельно с великим пробуждением еврейского народа. В свое время я отдал дань сионизму, но, правду сказать, Палестина выглядела Землей Обетованной лишь в глазах наших предков, сорок лет блуждавших по бесплодной пустыни. Стоит ли евреям селиться среди полудиких арабских племен и шаек кровожадных башибузуков! Да и турецкий султан, под чьим владычеством находится Палестина, вряд ли допустит массовое возвращение евреев. Я являюсь одним из учредителей «Еврейской территориалистической организации», которая изучает вопрос о пригодности для заселения евреями других земель — Анголы, Гондураса, Киренайеки. Однако мне все чаще и чаще приходит в голову мысль, а почему мы, собственно говоря, должны покинуть насиженные места и отправиться на край света? Что мешает евреям превратить в Землю Обетованную плодородную Украину? Правда, для этого необходимо разрушить Российскую империю, тюрьму народов. Необходимо свергнуть самодержавие, третирующее и евреев и украинцев.

В этой священной борьбе мы найдем союзников в лице видных украинских деятелей — Винниченко, Грушевского, Петлюры. Они, сами преследуемые на родине, лучше других понимают мучения евреев. Я уверен, что вставший с колен украинский народ никогда не допустит преследования по национальному признаку. В самостийной Украине не будет ни позорной черты оседлости, ни диких погромов. Мы хорошо дополняем друг друга. Украинцы — отменные хлеборобы, евреи — природные коммерсанты. Наши умные головы, их привычные к работе руки — вот основа процветания демократического украинского государства. Впрочем, вижу по вашим удивленным глазам, что вы не разделяете моих надежд. Хватит о политике, вернемся, так сказать, к нашим баранам. Жаль, что Сибирячка не подписала заявление. Мне показалось, что эта особа была готова клюнуть на сорок тысяч.

— Неужели комитет готов пожертвовать такие огромные деньги?

— Пожертвовать-то готов, только зачем? — усмехнулся Марголин. — Ведь это общественные еврейские средства. И потом, что она будет делать с капиталом? Накупит нарядов, бриллиантов — привлечет внимание полиции. Четырех тысяч ей за глаза хватит, да и те надо выдавать частями, чтобы держать ее на привязи. Если бы она схватила приманку, это значительно облегчило бы задачу защиты Бейлиса. Увы, история повторяется. Боюсь, что Верка станет второй Машкой Шарманкой.

— Знаю, знаю, наводчица Шарманка проходила по делу об ограблении зерновой конторы, — встрепенулся журналист и тут же поправился. — Хотя нет, помнится, ее звали Наташкой или я путаю?

— Не трудитесь напрягать память, речь не о Киеве. Следователь Фененко сообщил мне по секрету, что господин прокурор судебной палаты собирается представить на процесс архивные материалы так называемого Саратовского дела для доказательства существования ритуала. Разумеется, я тотчас же ознакомился с несколькими публикациями по означенному делу и пришел в недоумение. Среди обличителей евреев фигурировало множество темных личностей обоего пола, в частности, некая Машка Шарманка. Она утверждала, будто главный обвиняемый, Янкель Юшкевичер, под видом краски для меха продает кровь, выточенную из христианских детей. Другая, не менее достойная свидетельница, Олимпиада Горохова, «по опросу соседей в поведении единогласно не одобренная», заявила, будто Юшкевичеру заплатили за бутыли с детской кровью два миллиона рублей, а цирюльнику Шлиферману — аж целых четыре, причем золото присылала из Житомирской губернии «девка Родсель, у которой казна занимает деньги». Хотите пари на дюжину шампанского, что не догадаетесь, кто эта девка, одалживающая казну?