Между тем Яромир вновь забрал лучину из Мечниковой руки и, склонившись над ямой, высветил лицо мертвого. И спросил:

— Ты, случаем, не знавал ли Шестака, Чернобаева сына?

Кудеслав медленно покачал головой.

— Ну так вот, можешь поглядеть на него. — Старейшина вздохнул и выпрямился. — Он это.

— И кто же его признал? — Морщась от неприятного запаха, Мечник рассматривал обнаженное, чуть тронутое гниением тело.

— Многие. Я сюда, почитай, всех приводил, кому случалось с Чернобаевыми видеться. Все признали.

Мечник уселся на корточки над самым краем ямины; снизу вверх глянул в Яромирово лицо.

— А первым, прежде других-то — кто?

— Кудлай, — неохотно выговорил старейшина, отворачиваясь. — За то я его и простил. Помнишь, он давеча про услугу вякал? Вот об этом узнавании, стало быть.

— Так… — Кудеслав снова глянул на упокойника и вдруг соскочил вниз, к нему.

Вцепившись в гадко холодное, неухватистое плечо (боги, ну почему мертвых шевелить куда тяжелей, чем даже живых, которые упираются?!), Мечник перевернул бездвижное тело на бок.

Перевернул и сказал, морщась от окрепшего смрада:

— Слышь, Яромир, лезь сюда со своей лучиной да погляди-ка. Ох же и интересное тут!

Под правой лопаткой мертвого Чернобаева сына обнаружилась еще одна рана, которой не было и быть не могло у полоняника, схваченного на мысе-когте и застреленного своими же во время бегства Кудеславовых родовичей к лесу заречного берега.

— Это от стрелы, — трудно дыша, сказал Кудеслав. — Тяжкая стрела с железным притуплённым наконечником — потому и насквозь не прошла, хоть били, похоже, сблизи. Да, не насквозь… — Он поперхнулся, закашлялся (все-таки дух в яме стоял отвратный). — Не насквозь, но почти… С той… Да что же это за дрянь такая в горле уселась! Першит и першит… С той, говорю, стороны (спереди, значит) у него пятно, вроде кровоподтека. Сразу, поди, не видать было, а как полежал — выступило, обозначило себя. Так что точно тебе говорю: били его шагов с десяти и нарочно чтобы не насквозь.

Забравшись в яму, старейшина растерянно взглядывал то на дыру в мертвой спине, то на Мечника.

— А может… — начал было Яромир, но тут же подавился недоговоренным и запустил пальцы свободной от лучины руки в свою бороду — задумался.

— Что «может»? — раздраженно спросил Кудеслав. — Мы с Лисовином, дурни безглазые, не приметили, что за нами вплотную лучник гнался? Говорю же: и с такой близи некому было в него стрелять, и стрела не такая, как те, которыми Велимира да всамделишного полоняника… Больше скажу — этого Шестака Чернобаева нарочно так уходили, чтоб обеспамятовал сразу, а помер чуть погодя. И в те места, в которые настоящего ранило, этого били беспамятного, но еще живого. Зачем? А затем, что раны по мертвому через пару дней делаются вовсе другими, чем те, которые по живому.

Мечник вздохнул и полез из ямы.

— Здорово Кудлайка тебя обвел. А, старейшина? Небось, покуда мы тут с мокшей хороводились (и ведь снова-таки по его же воле затеялись эти смертные хороводы!), он Шестака порешил, а там и подмена…

— Когда ж это он? — Яромир оставил в покое бороду и принялся скрести ногтями затылок.

Кудеслав дернул плечом:

— Мало, что ль, тут было возни с упокойниками? Этого вот, Чернобаева, притащили, будто кого из наших; а того, что здесь лежал, — настоящего, — небось сволокли к убиенным мокшанам. Мужики, которым ты велел счесть мордовских мертвецов, поди, и глазом не кинули, что давний затесался, — наверняка лишь порадовались, что одним больше.

Лучина мигнула раз-другой и погасла. Почти невидимый в захлестнувшей покойницкую ямину черноте, Яромир шумно заворочался — видать, тоже собрался вылазить.

— Для чего же ему могло понадобиться с этакими трудами наводить заподозренье на Чернобая? — осведомился он, сопя. — Ведь и так…

— Чего «и так»?! — Мечник до того забылся, что позволил себе перебить старейшину, словно тот ему ровня. Правда, Яромир тем вечером и сам вел себя так, будто бы они с Кудеславом почти на равной ноге.

А Кудеслав продолжал:

— Что мы знаем наверняка-то? Чернобай, Зван и кто-то еще беседовали с Волком и прочими. О чем сговаривались — неведомо; сговорились ли — снова-таки неведомо. Ты вон тоже небось с Толстым да с Волком пересуды водил — много ли проку вышло Толстому да Волку от тех пересудов? То-то. Что мы еще знаем? Что челны отбили не мокшане-соседушки? Во-первых, это еще покуда надвое гадано. А во-вторых… Подумай: достало бы даже у всех здешних извергов вместе силенок на этакое дело? Ой ли! Может, Чернобай-то как раз и ни при чем, а кто при чем — теперь на него же вину и валит…

Опершись о край ямы, старейшина одним прыжком вымахнул наружу.

— Пойдем-ка руки ополоснем — как-никак упокойника трогали, — сказал он.

— Пойдем… — согласился Кудеслав, но шагнул не от ямы, а к ней.

Несколько мгновений Яромир следил за слаборазличимой тенью, в которую оборотила Мечника обнаглевшая после гибели лучинного пламени ночная тьма. Судя по треску да шороху, Кудеслав ногами спихивал лапник обратно в ямину.

— Я чего из твоих слов не понял, — подал голос старейшина, — так это про малочисленность извергов. Не сами же они небось — вкупе со слобожанами. А может, и с Волковыми. Или, к примеру, могли же они набрать себе в захребетники разного шалого люду — хоть на прошлом торге, хоть… — Он вдруг мучительно закашлялся, как давеча в яме закашлялся Мечник. — Впрямь пакость какая-то здесь летает — так и першит…

— А кстати, — Кудеслав осторожно обошел яму кругом, — Чернобай-то с прочими ведь на торг уплыли-таки. Значит, на их подворьях мужиков вовсе мало.

— Ладно, пошли. — Яромир наконец прочистил горло и обрел полный голос. — Пошли омоемся да станем из Кудлая душу трясти. Он-то, конечно, не голова — лишь руки…

Мечник тихонько зарычал:

— Знать бы только, чья голова правит этими руками! Только на единый миг до этой бы головы дотянуться! Лишь на единый бы миг!

— Вот Кудлай нам сейчас ее и выдаст, голову-то! — рявкнул Яромир, но взъярившийся до окончательной утери почтительности Кудеслав досадливо сплюнул:

— Как же, ждет он тебя с твоими расспросами! Поди, дожидаючись, все глаза проглядел! Сам же ты ему велел убраться куда подальше — думаешь, он ослушался?!

Мечник зашагал было прочь от ямы и вдруг будто бы с маху ткнулся в глухую стену.

Но это, конечно же, была не стена.

Это был всего-навсего вопрос. Простой. Простейший. Вопрос, до которого следовало додуматься уже давно — хотя бы близ мокшанского града, когда Ковадло помянул Званово уменье предвидеть грядущее.

Для чего способный видеть грядущее староста кузнечной слободы Зван Огнелюб запрошлой Веселой Ночью вернул к жизни Кудлая? Как он тогда говорил, Огнелюб-то? «Это я не только и не столько тебя ради, сколько…»