— Какие вещи?

— Раздумья.

— Ну, так и ступайте в ванную.

— Там тоже не получится, ванная выходит на Финчли-роуд.

Она пожимает плечами. Она предупреждала его, что так и будет.

— Вы хотите сказать, что даже временная ванная по эту сторону дороги не годится вам для раздумий?

— Да, это неидеальный вариант, — вздыхает он.

В конце концов Принцесса сделала остававшимся в ресторане «Фин Хо» гостям свое объявление.

Шими при этом не присутствовал. Он шел по улице с Таханом, хотя предпочел бы просто посидеть и поговорить, но опасался, что, глядя в глаза сыну Эфраима, выставит себя идиотом. На ходу он держал Тахана за руку. Было ли у них такое в детстве с Эфраимом? Держал ли вообще когда-либо кого-нибудь за руку? Отцовских чувств он не испытывал, он чувствовал себя тем, кем был, — дядюшкой. Пример соответствующего поведения ему показал когда-то дядя Раффи.

Первые полмили они молчали.

Первым не выдержал Шими.

— Это так…

— Знаю, — сказал Тахан.

После этого молчание длилось еще полмили.

Принцесса была довольна, что Шими отсутствует. Как она написала позже в своем дневнике, без него она не может говорить некоторые вещи, а при нем не посмела бы…

Уж не боюсь ли я его? Нет, это вряд ли. Я не принадлежу к числу вдов, считающих его Иваном Грозным на том основании, что он ходит как в воду опущенный и носит меховую шапку. В оценке человека нельзя следовать за ним самим. Ты Джейн, я Тарзан. Ты Джейн, я Джейн. Та же разница. Люди не знают, кем им предназначено быть. Шими Не-Такой-Уж-Грозный в мамином нижнем белье судил себя по стандартам мужественности, устаревшим уже в те далекие времена.

Оставьте себя в покое, говорю я ему. Из этого следует, что я тоже должна оставить его в покое. Я видела его лицо, когда назвала его своим суженым. В его глазах был страх: что она теперь со мной сделает? Он хочет, чтобы главной была я, но не знает, кому и зачем я его показываю. Вообще-то он отлично держится.

Вот оно что: я боюсь не его, а за него.

Теперь, разобравшись с мистером Кармелли и с его чувствами, я могу сказать то, что хочу, не оглядываясь на него. «Мой суженый» — так я обозначаю его в своем обращении к собранию потомства Лорела и Харди, на что оно реагирует шумом, похожим на громкий фейерверк. Обстановочка как на американских праймериз. Я еще не сказала вам, какие у меня в отношении него намерения, продолжаю я — это была его шутка, но все его теперь мое, — но они снова отбивают ладони и галдят. Все, кроме Стэна и Олли, конечно, эти не могут за меня порадоваться. Я их не осуждаю. Я сама научила их не радоваться за меня.

Знаю, что вы думаете, говорю я. «Очередная ее ошибка». Но позвольте вам сказать: где был бы любой из вас, если бы я не ошибалась? Если я делаю это опять, что с того? Я должна продолжать, иначе не могу. Не стану утверждать, что чему-то научилась. В моем возрасте нужна не мудрость, а удача. А удачлива я дьявольски…

Сейчас вы, надеюсь, сможете познакомиться с тем, кого мне послал дьявол, — с моим неожиданным мужчиной.

Они вертят головами: где этот посланник? Я не объясняю, что он отправился бродить в темноте с последним своим кровным родственником в целом свете, о существовании которого не подозревал до сегодняшнего вечера. Не желаю слышать ваше коллективное «ах!». Думаю, он сейчас испытывает робость. Он всегда ненавидел свет рампы и никогда в жизни не был ничьим суженым. Он ждал Правильную Мисс. И вот появляюсь я. Так что он тоже везучий.

Все они все равно ахают.

В этом месте я погружаюсь в несвойственную мне мечтательность. В мистере Кармелли, скажу я вам, я встретила человека, превосходящего всех остальных — никого не хочу обидеть, — хотя бы потому, что сам он считает себя хуже всех. Поймите, я не хочу его унизить, вовсе нет, когда говорю, что он — единственный взрослый мужчина из всех, кого я встречала, который не сомневается, что в половине случаев он смешон. Когда я ему об этом сказала — а мы друг с другом совершенно откровенны, — он ответил, что я единственная женщина, которая против этого не возражает.

После этого Лорел и Харди подошли меня поцеловать. Надеемся, в этот раз все сложится для тебя хорошо, мама, соврали они. Я позволила китайским коктейлям развязать мне язык. «Что вы оба знаете про этот или про последний раз! — сказала я. — Вы — представители вымершего принципа».

— Мы принадлежим к разным партиям, — зачем-то напомнил мне Пен. Я готова пролить по нему слезу: он так же глух и косноязычен, как его папаша.

Я потянула его за одно глухое ухо.