в отдельном зале и пообещал накрыть его так, что все ахнут. Он интересуется, выступит ли перед гостями Шими. Шими отвечает, что последний его подход к картам завершился обмороком на полу в чужом бальном зале, после чего врач посоветовал ему больше не заигрывать с судьбой. Кроме того, намечается его знакомство с родней женщины, с которой он «проводит время» — он доволен найденным выражением: в нем есть даже что-то смутно китайское; его задача — произвести на всех хорошее впечатление и блеснуть беседой.

— Наверное, о картах лучше даже не упоминать, Раймонд.

Раймонд чешет в затылке и переходит к теме кулинарных фантазий. Шими уже обсудил угощение с Берил Дьюзинбери, сказавшей, что не знает и знать не желает, что едят ее дети и их дети. Будут есть, что им предложат, — или не будут. «У меня самой слабость к кисло-сладкой свинине с сингапурской лапшой», — уточняет она, но оговаривается, что давно не ела в китайском ресторане и не исключает, что меню могло измениться. Шими заверяет ее, что по знакомству обеспечит ей кисло-сладкую свинину.

Решено, что они с Шими придут минимум за полчаса до остальных. В отличие от вдовьего бала, с ним будет она, и ему не придется принимать таблетки.

— Вы сядете справа от меня, — говорит она. — Остальные пусть садятся, как хотят. Я назначила всем разное время: не хочу, чтобы нагрянули все сразу. Так мне будет легче вспомнить, кто есть кто.

В этот вечер она — Джоан Кроуфорд, на зависть суровая в иссиня-черном боа, которого хватило бы, чтобы закутаться, самому Мефистофелю. Воды реки Стикс были не краснее от крови, чем ее губы — от помады. Не доверяя своим волосам, она придавила их сдвинутой набок меховой казацкой папахой.

— Лучше обойдитесь без вашей, — предупреждает она Шими. — Нам не нужно выглядеть близнецами.

— Вы очень стараетесь, — сказал Шими, когда она впервые предстала перед ним в этом наряде. — Это ведь всего лишь родня.

— Родня, но не «всего лишь». Мои мальчуганы уже лет десять лет пытаются выцарапать у меня доверенность, а я неизменно напоминаю им, с кем они имеют дело: «Не пристраивайтесь, вам меня не трахнуть, парни».

Шими не помнил, из какого фильма взята цитата, но смысл уловил.

Он тоже оделся с намерением произвести сильное впечатление.

— Мне бы тоже хотелось, чтобы вы явились в бабочке, как на концерт Горовица, но нельзя ли постараться чуть меньше смахивать на висельника? — попросила она. — Лучше подумайте, в каком виде вы пошли бы слушать фортепьяно Падеревского.

Не ограничиваясь словами, она выдает ему фрак, в котором когда-то выступал какой-то малоизвестный пианист; запамятовав имя, она со спокойной совестью утверждает, что фрак носил сам Падеревский. Перед выходом из дому она взъерошивает ему волосы.

— Вообразите себя рыжим, — предлагает она. — Прикиньтесь польским маэстро. Изрыгайте пламя. Мои сыновья воображают, что стоят по другую сторону непреодолимого политического водоема, но на самом деле они, как все политики нашей страны, — «маленькие англичане», приходящие в смятение в присутствии континентального гения.

Случайно или намеренно, но Сэнди и Пет приходят вместе. Принцесса приготовила Шими к знакомству с ними, предложив представить, что перед ним Лорел и Харди.

— Кто из них кто?

— Вы не знаете, как выглядят Лорел и Харди?

— Конечно, знаю. Я не знаю другого: который из ваших сыновей Лорел, а который Харди.

— Лорел слащавый, а угрюмый — это…

— Нет, их имена и роли.

— Сами разберетесь.

Шими знает, что ее сыновья уже в пенсионном возрасте, но при виде их во плоти он сильно удивлен. Неважно, кто из них Лорел, кто Харди, — оба выглядят старше своей матери. Он считает, что уже видел их раньше, не зная, кто это, — шагающими по Финчли-роуд с непреклонностью судебных приставов. Теперь он вынужден заключить, что причиной их появления служил он сам. Проведя большую часть жизни в подполье, он плохо разбирался в происходящем в верхнем мире. Не имея никаких политических предпочтений, он льстит себе мыслью, что они стали такими разными благодаря подозрениям, которые у них вызвал он, Шими. Но политическая девственность не позволяет ему провести между ними идеологическое различие.

— Я Шими Кармелли, — представляется он, пожимая обоим руку. — Ваша мать рассказала мне о вас, но я отказываюсь определить по вашему облику, кто реакционер, кто революционер.

— Ну, я не реакционер, — предупреждает Стэн Лорел.

— А я не революционер, — вторит ему Оливер Харди.

— Благодарю за подсказки, — говорит Шими.

— А какие политические воззрения у вас? — осведомляется Сэнди. Он хотел оглядеть Шими с головы до ног, но не может оторвать взгляда от его галстука-бабочки музыканта-виртуоза и от снятого с Падеревского фрака.

— Я анархист, — заявляет Шими, памятуя об инструкциях Принцессы. — Но, правда, не бомбист.

Все трое обмениваются тухлыми улыбками. Не зная, что еще сказать, они облегченно вздыхают, когда Принцесса манит Шими к себе.

— Как считаете, надо попросить открыть окна? — спрашивает она шепотом. — От присутствия этой парочки становится душно.

— Знаю, вы так говорите, чтобы скрыть, как вы ими гордитесь, — шепчет в ответ Шими.

Она бормочет ему на ухо что-то невнятное. Потом до него доходит: она специально несет вздор, чтобы картиной этой неподобающей близости досадить своим сыновьям. Уж не дует ли шалунья ему в ушко?

Шими раздумывает, не следует ли ему в порядке взаимности сделать то же самое. Он стоит вплотную к ней, кивая, улыбаясь, смеясь над ее невнятицей.

Обоим по-настоящему смешно: происходящее — отменная метафора их отношений.

И именно их веселье по-настоящему досаждает братьям.

Шими их даже жаль. То еще удовольствие — наблюдать, как ваша мать ласкается с мужчиной, который вам не отец. Как бы чувствовал себя на их месте он? Он представляет себе Принцессу с Эфраимом. Вот как бы он себя чувствовал!

Он опять встает и подходит к братьям, по очереди наклоняющимся, чтобы поцеловать мать.

— Ты прямо сияешь, — говорит Сэнди.

— Царственный вид, — добавляет Пет.

— А у вас обоих вид поношенный, — сообщает она им. — Надеюсь, вас не слишком тяготят государственные обязанности. Или по крайней мере телевидение.

— Меня не было на телеэкране целых две недели, — хвастается Пет.

— Повезло, — отвечает Принцесса. — Неделю не видеть тебя в жилетке!

Ли Лин — младшая обносит всех коктейлями.

— Любимый мужчина моей матери, — говорит она, трогая за рукав Шими.

Шими предпочел бы, чтобы обошлось без этого. Братья переглядываются. Все ясно, у этого типа привычка увиваться за чужими матерями.

— Мать говорит, что вы занимаетесь импортом, — заводит разговор Сэнди.

— Занимался.

— Что вы импортировали?

— Игры.

— Видеоигры?

— Кое-что более примитивное.

Шими спохватывается, что снова дал маху. Уж не