Так что — по ботам. А то, случись чего, и добежать не успеете. Бог не выдаст, свинья не съест, монахини подберут уцелевших, благо монастырь сейчас совсем рядом с зоной перехода. Какой-никакой, а шанс. Выполнять!

И Константин выполнять не то чтобы побежал, но пошел очень быстро. Усложнять задачу и без того вымотавшимся людям он не собирался.

Вызов к командующему гарнизоном — всегда нервотрепка. Особенно на ночь глядя. Особенно если лейтенант ты без году неделя. И — совсем уж особенно — если старший брат пропал (не сметь думать, что погиб!), а отец и без того в последнее время богатырским здоровьем не отличается.

Последняя мысль была вызвана воспоминанием о весьма серьезном разговоре, состоявшемся незадолго до отлета Константина. Дело было в воскресенье, и Иван совсем уже собрался возвращаться в часть, но был перехвачен личным помощником брата. Графиня Корсакова, мрачная, чем-то явно обеспокоенная, говорила резко и без околичностей.

О том, что Ивану Георгиевичу (она всегда обращалась к нему на «вы» и по имени-отчеству, даже когда он был совсем мальчишкой) следует осмотрительно выбирать себе друзей. О том, что увлекшись разборками с внешними врагами, СБ вполне могла упустить из виду врагов внутренних. Не всех, конечно же, но кто-то мог и проскочить. О том, что у его величества некоторым образом связаны руки. Что действовать можно только при наличии четких доказательств и даже в этом случае — лишь после того, как выявлены все причастные к уже имеющимся или только назревающим неприятностям.

Великий князь Иван понимал, что она имеет в виду. Крайние полгода, будучи сначала в отпуску по случаю завершения учебы, а потом в увольнительных, он не раз присутствовал на совещаниях отца с Константином и Зарецким. И хотя ни в чем неблаговидном командующий Новоградским гарнизоном генерал Тихомиров вроде бы замечен не был, но… вот именно, но. «Будьте осторожны, Иван Георгиевич. Предельно осторожны и предельно внимательны. И помните о моем совете».

Совет она дала ему накануне первой практики, имевшей место быть три года назад. «Вы начинаете службу. Именно службу, потому что практика предполагает несколько меньшую нагрузку, но ничуть не меньшую ответственность. Прежде всего — перед самим собой и вверенными вам, пусть временно, бойцами. Создавайте костяк будущих отношений с подчиненными. Постарайтесь окружить себя людьми, для которых вы будете командиром не только по Уставу, но и по сердцу. Многих, разумеется, взять неоткуда, но пусть их будет хоть сколько-нибудь. Тех, кто пойдет не за лейтенантом Удальцовым и не за великим князем Иваном Георгиевичем, а просто — за вами».

Иван к совету прислушался и последовал ему. Придя на практику в Новоградский гарнизон, он с некоторым даже пафосом отказался от предложенного места в лучшем взводе лучшей роты, попросив назначить его заместителем командира худшего. Соответственно, в худшей. Он уже знал, какой именно: уж что-что, а доступ к сводкам результатов подготовки он имел. Конечно, практика и четыре с половиной месяца реальной службы уже в качестве командира упомянутого взвода — не так уж много. Но кое-что он, днюя и ночуя в расположении (Верочка Шмелева не скрывала досады), сделать успел.

Как-то незаметно нашлось утраченное и было заменено пришедшее в негодность. Уныние и скука, заставлявшие плечи бойцов сутулиться, а ноги — шаркать, сменились энергией и энтузиазмом. Показатели пошли вверх. Во взглядах, таких настороженных поначалу, все чаще стало проскальзывать неприкрытое обожание. И улыбка сержанта Нечипорука, приставленного к молодому лейтенанту кем-то вроде дядьки-пестуна, с каждым днем становилась все менее снисходительной.

Так что, отправляясь по вызову в штаб и незаметно для вестового подавая взводу команду «Внимание!», Иван был почти уверен, что тылы у него прикрыты. Насколько это вообще возможно. Даст Бог, не понадобится. Но внимание и осторожность скептически хмыкали. Очень знакомо хмыкали, кривя в знакомой усмешке знакомые губы. И, кажется, неспроста.

Начать хотя бы с того, что в штабе никого не было. Вот просто — никого, часовой у входа не в счет. Пустые коридоры, пустая неосвещенная приемная, гостеприимно распахнутая дверь в кабинет… ну, допустим, время довольно позднее, но адъютант-то где?

— Добрый вечер, Иван Георгиевич! — приветливо улыбнулся из-за стола генерал Тихомиров. Его заместитель, полковник Кашников, степенно кивнул. — Проходите, проходите… да дверь-то прикройте. Вызов был, конечно, официальный, а вот беседовать мы с вами станем частным порядком. Присаживайтесь. И коммуникатор отключите, разговор у нас будет серьезный.

Иван опустился на предложенный стул, помедлил, и по примеру старших по званию снял берет и положил его на стол. Традиционное сукно было застелено легкой непромокаемой скатертью, на которой красовались графин (судя по цвету содержимого — с коньяком), три рюмки и немудрящая закуска: сыр, лимон, копченое мясо.

Он понял вдруг, сразу и отчетливо, о чем пойдет речь. Казавшиеся бессмысленными мелочи соединились в цепочку, кусочки головоломки встали на свои места, картинка сложилась. Черт, ну почему только сейчас?! Почему не полчаса хотя бы назад?! Ему — во второй раз в жизни — стало страшно. В первый раз Иван испугался, когда чуть не погиб отец. И вот теперь настало время для второго.

А Тихомиров был благодушен. Разливал коньяк, интересовался, как идет служба; улыбался. И только взгляд был острым, оценивающим. Настороженным. Кашников владел собой хуже, хотя и старался изо всех сил.

Ну когда же, когда?!

— Думаю, Иван Георгиевич, вы догадываетесь, для чего я вас вызвал, — начал, наконец, генерал, когда они выпили по первой — за Отечество.

— Вам виднее.

Вот оно. Ну-ну, давай, говори, я тебя внимательнейшим образом слушаю.

— Что ж, — задумчиво пожевал губами Тихомиров, — осмотрительность — не худшая позиция. Уважаю. Хорошо, не будем толочь воду в ступе. Думаю, вы согласитесь с тем, что государь, ваш батюшка, не стар еще годами, но очень слаб. А державе необходим правитель молодой, сильный.

— Тут не поспоришь, — равнодушно пожал плечами Иван. — Именно поэтому все мы ожидаем возвращения его императорского высочества великого князя Константина Георгиевича.

Он сознательно не стал говорить «моего брата», хотел посмотреть на реакцию собеседников. И реакция не заставила себя ждать. Они были довольны. Ах, как же они были довольны тем, что он — вроде бы — дистанцируется от Константина. Вон, даже полное титулование применил.

Они думают, что читают его, а на самом деле он читает их. И вся загвоздка в том, кто прочитает быстрее и правильнее. Ведь не идиоты же они, в самом-то деле? Ну же, карты на стол, господа… и как только вы их выложите, времени у меня почти не останется. И никто не даст за мою жизнь и ломаного гроша. Ну да ничего, я ее и бесплатно на кон поставлю.

Тихомиров тем временем разливался соловьем. О Государственном Совете, который безнадежно устарел как инструмент выбора преемника императора. О коррупции и кумовстве на всех уровнях власти. О Константине, окружившем себя личностями ненадежными и подозрительными. О его неподобающем моральном облике. О том, что, даже взойди он чьим-то попущением на престол — поддержки в рядах Вооруженных Сил ему не видать… то ли дело Иван Георгиевич! Кашников солидно поддакивал.