– Открывайте!…

– Оро?! – крысолов Хитомари присел от неожиданности.

Язаки, взвинченный ночным бегом по городу и стычкой на мосту, сжал рукоять своего любимого китайского меча. Натабура посмотрел на Акинобу, который покачал головой: 'Спокойно! Ничего страшного'. Капитан Го-Данго выпрямился в полный рост, упершись головой в потолок. В руках он держал огромную-преогромную канабо. Баттусай схватился за любимый кастет тэкко. А горячий Вайрочан даже выхватил катана и подался к двери. Если бы не окрик Гёки: 'Стой!', он бы наломал дров, потому что в среди писарей в городском управлении забыл о дисциплине. 'Это ты в бою будешь такой шустрый!' – хотел упрекнуть его Гёки, но не успел.

– Вина хотим! Ова! – раздалось снаружи.

Сёнагон удивленно произнес:

– Я вроде бы их уже напоил?… Сейчас выйду! – крикнул он и пробормотал: – Бакаяро!

Свечи задули, и дом погрузился в темноту.

Сёнагон открыл дверь и сказал кому-то в ночь:

– Вино у меня в лавке.

Его лавка находилась рядом, и похоже, они все дали маху, не учтя того обстоятельства, что сакэ и вина для стражников никогда не бывает много.

– Вы что, тоже пьянствуйте? – один из них, наиболее ретивый, сунул нос в дверь и что-то учуял. Он даже различил в темноте блеск оружия, которое держал над головой горячий Вайрочан, он ничегошеньки спьяну не понял. Не понял даже, что прямо перед ним возвышался Го-Данго. Должно быть, он его принял за опору дома. – И мы тоже! Бу-коросу!

А потом они все втроем подались вслед за Сёнагоном, который повел их через двор к лавке. На этот раз винокур Сёнагон решил не скупиться и выдал им столько сакэ и вина, сколько они могли унести.

– Бу-коросу! – радостно кричали стражники. – Бу-коросу!

Пока он открывал лавку, пока лазал в погреб, пока выставлял запотевшие кувшины и бутылочки, Гёки вывел весь отряд из дома и расположил в кустах вдоль забора. Он решил воспользоваться моментом и проникнуть за стену вместе со стражниками. Это была явная удача, ибо по плану надо было лезть через эту самую стену, а она была утыкана стальными шипами.

– Я помогу, – сказал Сёнагон, взял самый большой и тяжелый кувшин с вином, запечатанный промасленной бумагой и вышел из лавки, не заперев ее – к чему? Сюда они уже не вернутся.

Он открыл стражникам по бутылочке сакэ.

– Бу-коросу! – обрадовались те, вливая в себя зелье, как воду.

Если бы они были не настолько пьяны, они бы обратили внимание, что вслед за ними из сада выскочили люди. Он бы даже услышали, как кто-то кого-то подгоняет:

– Быстрей!… Быстрей!…

Это Гёки подбадривал товарищей, потому что ровно в полночь второй отряд начал штурмовать задние ворота Нефритового замка. Главное, ударить вовремя, думал Гёки. Главное, вовремя. Но они уже опоздали, а это было плохо.

Они пересекли темную площадь вслед за стражниками, которые хихикали и беспечно болтали в предвкушении дальнейших возлияний. Перед главными воротами, над которыми обычно вывешивались два фонаря, тоже было темно, хоть глаза выколи.

Язаки в двух словах попытался объяснить, почему опоздал:

– Он как ко мне пристал, расскажи, да расскажи, когда я умру.

– Кто? – спросил Натабура, не очень вслушиваясь в речи друга.

– Как кто? – удивился Язаки. – Императорский дайнагон Муромати. Еле отвертелся. Наврал с три короба.

– Открывай! – один из стражников стал дубасить ногой в калитку рядом с воротами.

– Кто там?! – раздались пьяные голоса. – Убирайтесь!

– Свои! Открывай!

Последний из стражников оглянулся и с тупым недоверием посмотрел на вооруженных людей рядом. Особенно его удивил капитан, который возвышался над всеми, как каланча:

– Вы тоже с нами?

– Тоже, – насмешливо ответил кто-то из молодых, кажется, Куродо по кличке Нори.

– Бу-коросу!

– Бу-коросу… – снова насмешливо ответили ему.

– Открывай!

Калитка распахнулась так стремительно, что дубасивший в нее пятками стражник упал навзничь вместе с кувшином.

* * *

Торояну повезло меньше. Домик, в котором загодя было спрятано оружие и в котором они томились ожиданием, был крохотным, как собачья конура. Двадцать два человека едва поместились в нем. У Киёмаса даже ноги торчали наружу. Благо сад вокруг был таким заросшим, что с улицы ничего нельзя было разглядеть. И все равно Асамура, заботящийся о маскировке, выговаривал ему:

– Убери ноги!… Убери!

Киёмаса – самый молодой из всех, который даже не успел послужить под началом господина Камаудзи Айдзу, а участвовал в восстании из солидарности, краснел, пыхтел, но ничего поделать не мог: сзади подпирал друг Наганори, слева – старик Усима-Таро, а на коленях лежала тяжелый масакири с массивным обухом.

– Слышишь меня… – шипел Асамура, – убери, кому говорю.

Наконец Киёмаса сообразил: сорвал пару веток клена и прикрыл ноги. После этого все успокоились и сидели в полной тишине, и только когда начало темнеть, стали возиться и вздыхать:

– Скорее бы…

Не повезло еще и в том, что стражники с этой стороны Нефритового дворца попались сплошь как один малохольные: не праздновали, не кричали, не улюлюкали, а даже зажгли над входом фонари. Правда, толку от них было мало, потому что сосновый лес подбегал под самые стены, и темень в трех кэн от входа стояла непроглядная. На этот случай у Торояна были фонари, набитые светлячками. Света они, правда, давали мало, но вполне достаточно, чтобы не расквасить в темноте нос.

Именно Киёмаса отводилась роль белки. Он должен был вскарабкаться на сосну, с сосны – на стену в том месте, где она делала небольшой изгиб, и закрепить веревку.

Ради такого момента Киёмаса даже надел шелковую ситаги в надежде, что она защитит если не от стрелы, то хотя бы от неумелого удара мечом. Доспехи слишком тяжелые. Лазать в них по стенам нет никакого удовольствия, рассуждал он, а ситаги в самый раз. Многие его товарищи тоже надели ситаги, полагая, что в ней они будут неуязвимее.

Тот момент, когда надо было лезть на стену, Киёмаса проспал. Ему приснилось, что он дома ест мамины рисовые шарики на рыбной подливе, а кто-то посторонний его дергает за рукав и говорит:

– Заснул, что ли? Вставай!

Чего это я заснул? – удивился он, я ем. И проснулся, испытав чувство сожаления оттого, что не попробовал сладкой подливы. Было темно, и только со стороны ворот сквозь листву пробивался тусклый свет. Над городом плыл полночный звон колоколов. Пора, понял он. Да и Асамура не давал забыть об этом – пихал в плечо и шипел:

– Проснись, болван… проснись…

– Я уже не сплю, сэйса, – отдернул руку Киёмаса.