Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Серега во весь голос, четко и раздельно говорил, стараясь даже не думать о том, что за околесицу несет:
– Нерушимое мое заклятье клятое ести сие! Вельзевула нашего бирева подручником отай, подхибным балием ведомая, моя орда оного сугнет не аще, осиннаго рожна и сулицы без…
Казалось, это никогда не кончится!
Луна крадучись ползла по небу, таращась на холм с нескрываемым любопытством случайного свидетеля удивительных, невероятных событий.
Нет, оказывается, все когда-нибудь кончается!
– …вержену живьем керсту в, калугер, тебе бысти залахный твой дар за. Аминь!
Так вот почему «аминь» стояло в начале проклятия! Чтобы потом быть произнесенным в самом конце!
Земля содрогнулась. Послышался громкий треск, и осиновый пень раскололся. Потом он вспыхнул огнем, земля содрогнулась вновь, и Серега упал.
Рядом повалилась Ольга Владимировна, и они вцепились друг в друга, словно удерживались на плоту, который плясал на гребне высокой волны.
Кругом все тряслось и грохотало. Луна панически дрожала в небе.
Гаврюша, прощально сверкнув глазами, исчез, и Серега понял, что сейчас исчезают в разверзшейся земле все призраки старого монастыря и старой больницы, удерживаемые проклятием и освобожденные в эту минуту. Монах, доктор Краев, баба Нюра, Петька… – все! Они нашли упокоение в смерти, они погребены и больше не опасны для людей.
Нет, Серега кое-что забыл! Он забыл о последней строке из заметок доктора Краева: «Пораженный, но не мертвый, а лишь принявший облик упыря, – безвинная жертва, а значит, может быть спасен».
Только теперь Серега понял смысл этих слов.
Малинка, Валентин, папа – они были живы, когда их ранили мертвецы. А значит, их еще можно спасти!
Серега кое-как поднялся на ноги и, дрожа от страха – вдруг опоздал?! – выкрикнул, пытаясь перекричать стоящий кругом грохот и треск:
– Марина! Папа! Валентин!
В ту же секунду его ожгло ужасом: а что, если нужно было назвать отца по имени?!
И он торопливо поправился:
– Николай Ильич Сапожников!
Внезапно наступила тишина – упала с небес, будто огромное темное облако. И, нарушая ее, где-то далеко-далеко прокричал петух…
– Ой, Малинка! – закричала Ольга Владимировна, бросаясь с холма. – Это ты?!
Это была не только Малинка! Они все стояли там, у подножия.
Все трое – безвинных и спасенных.
* * *
Потом, гораздо позже, когда уже закончили наконец обниматься и вытирать слезы, кто украдкой, а кто и открыто, Серега попросил:
– Пап, давай заведем собаку? А? Красного сеттера. И назовем Гаврюшей.
– Поддерживаю обеими руками, – серьезно ответил отец.
– И я заведу красного сеттера и назову Гаврюшей! – воскликнул Валентин.
– И я, – подхватила Малинка. – И мы, да, мам?
– Мне кажется, нам на троих вполне хватит одной собаки, – усмехнулся Валентин и повернулся к Сереге: – Пойдешь ко мне в свидетели?
– Да я ж еще маленький, – пожал плечами Серега.
– Маленький, да удаленький, – сказал Валентин.
Два часа я потратил на то, чтобы убить комаров. С усердием я очищал комнату от кровопийц и готовил ее ко сну.
К сожалению, отправляясь в провинцию, мы не додумались прихватить с собой антикомариные пластины. К нам на одиннадцатый этаж комары не залетали, и поэтому мы, как типичные городские и бестолковые существа, не догадывались, что это может стать проблемой. Комаров было много. Они терпеливо сидели на стенах.
Галка предложила бороться с кровососущими техническими средствами и сбросила мне на телефон особую программу-зуммер. По уверениям создателей, программа была незаменима в полевых условиях и сбивала навигационные системы москитов, комаров, сколопендр, фаланг, кротов и других мелких вредителей. Понадеявшись на технику, я оставил открытой форточку – чтобы меньше пахло пылью, а когда вечером включил телефонную программу, само собой оказалось, что она ни на что не годится. Возможно, сколопендр и кротов она повергала в пищевой ступор, но на комаров, кажется, действовала противоположным способом – аппетит их только увеличился.
Пришлось справляться своими силами.
Комната мне досталась обычная. Обычная захламленная комната, такие есть во всех старых домах. Рассохшаяся щелястая мебель, люстра – винтажная, сделанная из консервных банок, мешки окаменелого цемента в углу, настолько окаменелого, что слиплись в один монолит и провалили пол. Комод со старинным тряпьем, полка с журналами «Подвиг», старая ржавая раскладушка. На подоконнике старый приемник и кожаная аптечка. Жить можно, однако антикомариный потенциал у комнаты был невелик – рама окна щелястая, в потолке щели вообще в ладонь толщиной. Я планомерно заткнул их тряпьем из комода, тем самым ограничив подход комариных подкреплений.
Вторым этапом было истребление всех уже прибывших. И здесь я тоже действовал последовательно – соорудил из газеты мухобойку и за час перебил всех, кого смог обнаружить.
Третьим этапом было сооружение полога. Здесь пришлось проявить технический гений, я его проявил – доломал раскладушку, разогнул трубки, натянул на них простыню, эту конструкцию установил над надувным матрасом. Получилось приемлемо. Хотел еще пожечь лебеды, но вставать и идти за ней во двор не хотелось. Поэтому я немного пожег старую шариковую ручку и лег спать.
Уснул быстро, проснулся оттого, что чесалась рука, левая, на локтевом сгибе. Чесалась так сильно, что сопротивляться этому не было никакой возможности, и примерно минут пять я чесался. Остановился, только когда запахло кровью и под ногтями набралось содранной кожи, а место расчеса раздулось и заболело. Надо было срочно протереть спиртом или перекисью, лучше спиртом, я вспомнил про аптечку на подоконнике и поднялся. Разогнал свернутой майкой комарье и прошлепал к окну. В аптечке не нашлось ничего аптечного, только много пузырьков с высохшими снадобьями и пластмассовый солдатик – из старых. Не пластмассовый, а капроновый, красного цвета, с гранатой и в папахе. Он вывалился на подоконник, я поставил его лицом к стеклу – теперь он смотрел во двор и собирался кинуть гранату туда.
Полог из раскладушки оказался неэффективным, так что пришлось завернуться в пододеяльник и спать мумией.
Но уснуть толком так и не получилось. Мне мерещился комариный писк, мне чудилось, что они кружатся вокруг и выбирают местечко, чтобы опуститься и насладиться свежей кровью. Когда я выглядывал из кокона пододеяльника, то обнаруживал, что так оно и есть – надо мной жужжали целые эскадрильи и воздушные флоты, голодные и настойчивые. Комарам можно позавидовать в одном – они очень настойчивы. Это из-за отсутствия мозга: настойчивость – это либо от избытка мозга, либо от его недостатка…