Но помилуйте, вы не похожи на Эренбурга, вы не были на передовой и не написали «Хулио Хуренито»; вы не похожи на Фалька, вы не умеете рисовать; вы вообще ничего не сделали в жизни, вы просто конферансье, колумнист, бульвардье. Прямым родственником гламурного комсомольца является не Фальк – но Берлага, Берлиоз и критик Латунский. Но ведь признать такое – горько. Владелец бара, бренд-менеджер и редактор «Плейбоя» желают отождествить себя именно с борцом, а не с мещанином. Персонажам фарса хочется выглядеть персонажами трагедии – иначе выйдет обидно: над мещанами часто смеются.

Либеральное мещанство высмеивали все сатирики ХХ века; и МАССОЛИТ, и общество «Геркулес», и «Клопа», и «Самоубийцу» описал совсем не Шевцов. Смеяться над Репетиловым, над предпринимателем Берлагой, над писательницей Штурман Жорж, над бунтарем Подсекальниковым – в русской литературе принято. Роман «Красный свет», в котором описываются новые либеральные комсомольцы, далеко не первый.

Комсомольское либеральное мещанство – это персонажи Зощенко и Ильфа; это оттуда, а вовсе не из романа «Тля», забудьте о гордых аналогиях, при чем тут вы, конферансье и брокеры? Вам кажется, что вы – похожи на оболганных борцов со сталинизмом? Нет, вы похожи на членов МАССОЛИТА. Вам много раз показывали зеркало, но всегда кажется, что это не ваше отражение.

Присыпкин все тот же: с напудренной харей, в стильных брючках, любит ресторации и прогресс. Но современный Присыпкин говорит нынче от имени Мандельштама, Солженицына и Гроссмана, Цветаевой и Шаламова. И невдомек комсомольцу, что Цветаева плюнула бы в его парфюмерную рожу, а Шаламов не подал бы руки.

В свое время Булгаков, отложив разногласия, так сказал Маяковскому: «А вы знаете, что нас обоих ваш Присыпкин похоронит?» Так оно и случилось, комсомольцы победили.

Как оказалось, из комсомола следует уходить постоянно, одного раза недостаточно.

Настоящим подтверждаю: в рядах прогрессивной молодежи не состою.

Словосочетанием «левая идея» обозначают требование социальной справедливости и равенства – в жилье, в образовании, в медицинском обслуживании, в пище. Нехорошо, чтобы богатых лечили лучшими медикаментами, а бедняков не лечили вовсе; дурно, что бедные питаются дрянью; подло, когда у богача хоромы, а у бедняка нет комнаты.

В этой оценке – нет экстремизма. Это естественное нравственное чувство.

Вообще говоря, это никакая не левая идея, а просто нормальное сознание нравственного человека.

Все порядочные люди не склонны терпеть унижения себе подобных. Для того чтобы не терпеть унижение себе подобных как норму, не обязательно быть марксистом. Фома Аквинский не подозревал, что примкнет к Че Геваре – он просто не радовался угнетению рабов, не считал это неизбежной данью цивилизации.

Бывают люди, которые не принимают рабства и унижения слабых. Вообще говоря, мамы в детстве должны этому учить всех малышей, но некоторые малыши портятся – из них вырастают абрамовичи и березовские.

Есть у Маяковского такая строчка в стихотворении для малышей: «Этот вот кричит: «Не трожь тех, кто меньше ростом!» Этот мальчик так хорош – загляденье просто».

Вот и вся левая идея. Другой нет.

Это настолько просто, что требует усилий со стороны оппонента – надо сочинить еще что-то.

Есть унизительно слово «левак». «Левак» – это неумное существо, упорно не понимающее суть вещей. Леваку объясняют, что не надо устраивать лагеря, а упрямый левак все равно хочет лагерей и репрессий! Такой вот злодей. Леваку доказывают, что рынок развивает прогресс, а плановое коллективное хозяйство ведет в пропасть – но упрямый глупец левак не верит. С тупыми леваками надо бороться.

Есть три группы лиц, посвятивших себя борьбе с левыми и с коммунизмом:

А) вольнолюбивые бездетные барышни;

Б) колумнисты финансовых изданий;

С) спекулянты акциями.

Вольнолюбивые бездетные барышни воображают, что существует какая-то секретная левая мысль: скажем, ограничить, запретить «Опенспейс» или выставку Бойса. Журналисты финансовых изданий, когда хотят представить идею равенства смехотворной, поминают про Шарикова: ха-ха, глупец, хотел все поделить!

А миллиардеры, те очень любят ссылаться на сталина и бесплодность коллективного хозяйства – мол, хотите в Магадан? Может, в Корею поедете? Помните, как в 1982-м колбасы не было? И посрамленному гражданину делается понятно, что требовалось отдать Таймыр Прохорову, а нефть Абрамовичу, чтобы в магазине была колбаса. Это и называют правой идеей.

На самом деле все это – ложь.

Все поделить предлагал задолго до Шарикова – Иисус Христос, он наглядно продемонстрировал, что пять хлебов не надо приватизировать – их надо разделить на огромную толпу.

Существует великая «правая идея», есть мудрый «правак», цивилизатор, несущий прогресс. Левак норовит вырвать из рук правака готовую продукцию, и цивилизация должна правака защитить.

Писательница Айн Ренд написала даже книгу по этому поводу – капиталистическую версию «Как закалялась сталь» («Атлант расправил плечи»).

В книге изображены работники накопительства, правые мыслители, которые терпеливо объясняют левым попрошайкам: иди и работай или умри с голоду, я в поте лица своего преумножаю барыши, а ты решил поживиться готовеньким? Прочь с дороги цивилизации.

Зачем нужно современное искусство, так называемый «второй авангард»? Затем, что это имитация социального протеста. «Второй авангард» есть вакцина против реального авангарда: лучше разрешить неопрятным болванам какать в музее и лаять, нежели допустить, чтобы родилось реально протестное искусство, которое сформулирует претензию обществу и сумеет внятно говорить. Последнее нежелательно – пусть лучше дяди гавкают. Следует объявить лай, испражнения и полоски – самовыражением, и можно спать спокойно: никто на слова уже не обратит внимания.

Именно так и произошло.

Зачем нужна «болотная» оппозиция, зачем нужны дерзновенные менеджеры и пылкие куплетисты? Затем, что оппозиция сытых – делает смешной оппозицию голодных, на фоне нелепости – любое справедливое требование кажется глупым.

Зачем нужна «Новая газета», «Эхо Москвы» и т. п.? Для того, чтобы не было «Колокола». Впрочем, «Колокол-2» недавно издавал в Лондоне спекулянт красным деревом, в журнале помещали рекламу мебели.

Зачем надо было показательно заявлять, что у оппозиции нет программы – побузим, а там видно будет? Затем, что реальной программы не требуется категорически, программа страшна – надо любую серьезную программу дезавуировать.

Бунтари вместе топтались на одной трибуне – левые и правые. И опасность вроде бы угрожала равно всем. Но номенклатурные диссиденты поедут с концертами по странам, а опасных бунтарей изолируют.

Властям кривлянье справа никогда не страшно, а бунт слева страшен всегда.