Собрались девчата быстро, с Ольгой одна сумка была: Ксюша потом принесёт, если что-то ещё понадобится. Заперли дом, и я довёз их до больницы, где познакомился с главврачом. Ксюшу поставили на учёт в женское отделение. Узнав, от кого ребёнок (секрета мы из этого не делали), Елена Борисовна огорчённо покачала головой, но нотаций читать не стала, за что я её сразу зауважал. Ольгу уже разместили в палате, оформили, похоже, срок подошёл, со дня на день родит.

Елена Борисовна вышла нас проводить, и мы поговорили с ней насчёт машины с передвижным зубным кабинетом в кузове. Моё предложение её заинтересовало, и то, что машина трофейная, не смутило. Грузовик я отдавал в дар больнице, если Ольга благополучно родит и с ребёнком всё будет в порядке. Машина пока постоит у меня во дворе, а после родов Ольги можно будет её забрать. Заранее я не хотел: боялся сглазить. Понятно, что армейцы заберут машину себе, но надеюсь, не сразу.

Со снабженцем больницы, исполнявшим также обязанности завхоза, мы оформили все документы; подписались я как даритель и главврач как получатель. Машина уже официально числится за больницей, внешнее описание я дал, как и номер узлов и самой машины. Более того, Ксюше выдали бумагу, что машина во дворе нашего дома стоит с разрешения главврача. Это отмазка для представителей власти, хотя участкового я всё равно предупрежу. После родов машину заберут, тогда и изучат, что внутри, а до этого ни-ни. Вечером, когда машина уже будет во дворе, завхоз приедет и опечатает её.

Мы попрощались с Ольгой, и я долго обнимал её, а потом мы покатили домой. Участкового, похоже, ещё не было. Я решил рискнуть и вызвал грузовик прямо во дворе, хотя верх его был выше кромки ворот, встал он кормой к выезду. Я проверил машину, Ксюша тоже с любопытством всё осматривала, посидела за рулём, покрутила им. Я запустил мотор – схватился сразу, урча и давая дизельный выхлоп. Внизу под фургоном был ящик с бензогенератором, чтобы кабинет в кунге имел питание и мог работать не от двигателя машины.

Ключи я отдал Ксюше, и мы дважды попрощались: на столе кухни и в кровати. После этого, проверив, всё ли забрал, я сел в машину и, заехав к участковому, через жену его передал просьбу присмотреть за моими девчатами и сообщил, что во дворе с разрешения хозяев стоит больничная машина, пусть тоже присмотрит. После этого я погнал в сторону части. Благополучно добрался, даже ни разу не остановили: я по правилам ехал.

А там – хоп, дивизии уже два дня как нет. Погрузили в эшелон и отправили к Смоленску, где всё ещё шли ожесточённые бои. Об этом мне сообщил стоявший на проходной боец, которому я показал свою увольнительную.

– Чёрт!

Развернувшись, я рванул в сторону дальней посадки: машину-то убрал ранее, светить её не хотел, так что бежал на своих двоих. Забирать в казармах мне ничего не пришлось, всё своё я ношу при себе, точнее в Хранилище, так что и оружие, и всё снаряжение всегда при мне.

Пять километров не запыхавшись отмотал, за посадкой достал У-2, поскольку на «Шторьхе» по советским тылам летать опасно. Надел вместо пилотки шлемофон, со второго раза запустил движок, сел в кабину и, поднявшись в небо, на высоте двухсот метров потянул в сторону Смоленска. Летел я вдоль железки и часто видел эшелоны, что проскакивали туда или обратно.

Летел я на скорости сто двадцать километров в час и, наверное, пролетел бы мимо, но засёк крупную массу войск, а там – ауры знакомых мне бойцов из нашей дивизии. Я сделал круг над дивизией, которая, похоже, сосредотачивалась тут, в двадцати километрах от Смоленска, и, чтобы не демаскировать её, отлетел в сторону и сел на опушке с другой стороны.

Самолёт убрал, всё снаряжение – на себя: подсумки, гранатную, скатку, каску – на голову, вещмешок за спину, винтовка на боку. Всё на месте, я проверил, даже сухарная сумка, хотя их не используют с сорокового года. Ну и побежал напрямую через лес к дивизии, тут километра четыре.

Добрался до штаба, совершено спокойно прошёл охрану, которая меня за своего приняла, и прошёл в штабную палатку. Вытянувшись, бросил руку к виску и доложил удивлённо обернувшемуся ко мне от стола с картами комдиву:

– Товарищ полковник, красноармеец Туманов вернулся из увольнительной.

Увольнительную мне выдали в штабе дивизии, я сюда и вернулся. До окончания срока оставалось двадцать минут. Успел.

– Ну вернулся и вернулся, – буркнул комдив, возвращаясь к картам. – Оформите его.

– Товарищ полковник, благодаря вам я семью успел на отдых на море свозить, вот привёз вам рыбки черноморской, вяленой, – сказал я и передал одному из командиров (кажется, этот лейтенант адъютант комдива) полный сидор с рыбой. Тот взял, не говоря ни слова.

Я решил, что лучше подарок сделать: по загару моему понятно, что я не в этих краях проводил время, а зависть такая штука, которая может выйти мне боком, как это было с комдивом Лебедевым. Штабной командир в звании старлея подошёл ко мне, забрал красноармейскую книжицу с увольнительной и, завизировав её, отправил меня в подразделение. Выяснилось, что я прохожу службу в том же подразделении, разросшемся до батареи. В нашем полку есть теперь зенитно-пулемётная батарея счетверённых пулемётов, там я и числюсь, только пока непонятно кем.

Наш 223-й полк был тут же, размещался чуть дальше, заняв почти километр опушки. Я приметил стоящие на треногах зенитные пулемёты (они без средств доставки, пехотный вариант выдали) и пошёл в штаб полка засвидетельствовать своё прибытие. Я всех видел тут впервые. Также выдал сидор с сушёной морской рыбкой и был сопровождён одним из командиров в своё подразделение, где меня познакомили с командиром и личным составом.

В этом подразделении я оказался единственным стариком, ветераном, знакомых у меня здесь не было. Сопровождающий меня лейтенант велел комбату, тоже молодому лейтенанту, похоже, только из училища, построить личный состав. Когда все построились, лейтенант представил меня и дал краткую биографию. Хм, похоже, я один орденоносец: у одного бойца медаль «За отвагу», и это всё. Лейтенант ушёл, командир батареи распустил строй, и началось уже нормальное знакомство.

Сначала командир лично со мной пообщался. Представился сам: лейтенант Бестужев, детдомовский, учился в Горьком, стрелково-пулемётный факультет, воюет с начала июля, выходил из окружения под Могилёвом, на счету его взвода один сбитый самолёт и два повреждённых, а также до двух рот уничтоженных солдат, они тогда из пулемётов прямой наводкой лупили.