Он наклонился и заглянул под кровать. Пусто. Затем быстро подошел к окну и раздвинул шторы. Никого. Жерар уже более внимательно оглядел комнату, пытаясь догадаться, где пациентка могла найти себе убежище на этот раз. Ага, трельяж — она могла забраться под него. Жерар опустился на корточки и приподнял край бархатной скатерти, покрывавшей туалетный столик. Сжавшись, закрыв лицо руками, Нелли Фавр с ужасом смотрела на него сквозь раздвинутые пальцы.

— Это была мадам Ламбер, — успокаивающе сказал Жерар, про себя проклиная медсестру за ее более чем несвоевременное любопытство. — Я ведь говорил: здесь вам нечего бояться.

Он протянул к ней руку, но она не двигалась с места. Жерар вздохнул. Опять придется все начинать с нуля…

— Чего вы боитесь?

— Это была моя рыжая кобыла… — вдруг отрешенно произнесла Нелли Фавр, словно не слышала вопроса.

Жерар весь обратился в слух. Нелли не шевелилась, явно не собираясь покидать свое убежище. Она по-прежнему закрывала лицо руками. К чему она произнесла эту фразу?.. Так или иначе, Жерар понимал, что сейчас пациентку нельзя перебивать. Он ждал продолжения.

— Он написал мой конный портрет. Верхом на той самой лошади. Большое полотно. Это была долгая работа. Он так увлекся… только об этом и говорил.

Она грустно улыбнулась при этом воспоминании. Потом замолчала.

— И что же? — осторожно спросил Жерар.

— Его учитель живописи посмеялся над ним, — ответила Нелли после паузы, которая показалось ему бесконечной. — Прямо в мастерской, перед всеми учениками… Это было смертельное унижение для него. Ему нужно было найти виновника, чтобы его наказать… Всегда ведь нужен виновник, не так ли?..

Каждую фразу она произносила отрывисто, запинаясь, словно с трудом. Но теперь она вплотную приблизилась к истине, которую ей труднее всего было открыть. Нелли Фавр дрожала всем телом и так плотно прижимала пальцы к вискам, что ее длинные отполированные ногти грозили вот-вот проткнуть кожу. Жерар, по-прежнему сидя на корточках, слегка обхватил ее за плечи, побуждая выбраться из-под стола. Она не сопротивлялась. Последние силы ее оставили, и она стала покорной как ребенок. Жерар усадил ее на стул возле трельяжа и с беспокойством взглянул на дверь, надеясь, что никто больше их не побеспокоит.

— Виновник? — переспросил он, подхватывая нить разговора. И добавил, заметив ее непонимающий взгляд: — Вы говорили о виновнике.

— Виновник, чтобы не обвинять самого себя, — произнесла Нелли Фавр, проводя руками по лицу с такой силой, что ногти оставили тонкие вертикальные полоски на щеках.

— Вы упомянули конный портрет, — напомнил Жерар, мягко беря ее за руку в надежде остановить эти судорожные движения.

Он больше не чувствовал усталости. Он ждал продолжения, взволнованный сокровенными признаниями этой женщины, богатой и знатной, которая при других обстоятельствах вообще никогда бы не обратила на него внимания — настолько широка была социальная пропасть, их разделяющая, — и одновременно сознающий, что находится в двух шагах от очень важного открытия.

— Он не мог счесть виновной свою собственную мать, — наконец тихо произнесла она, глядя в зеркало. Затем с легким смешком прибавила: — Тем более что я была для него скорее младшей сестрой… Оставалась только лошадь… Но он и в самом деле неправильно ее нарисовал, — вдруг произнесла она с неожиданной суровостью. — Ноги лошади получились непропорциональными.

Ее суровый тон удивил Жерара — раньше она никогда так не говорила.

— Он не умеет видеть, — добавила она, на сей раз с легкой нотой презрения.

И снова заплакала. Жерар нервно облизнул губы. Итак, причина потери Нелли Фавр рассудка, кажется, становится ясна…

— Это моя вина, — повторила она бесцветным голосом. — Все это из-за меня…

Последняя фраза прозвучала до того мрачно и безнадежно, что Жерар встревожился. Манера произносить эти слова была важнее, чем их смысл. По отражению Нелли он не мог догадаться, смотрит ли она на него или куда-то в пространство.

— Когда умер мой муж, Люсьену было одиннадцать. Я была слишком снисходительна к нему. Излишнее потворство приносит только вред, так ведь?.. Это я побуждала его рисовать. А он так хотел мне понравиться… Еще и из-за этого он наверняка злился на меня… Так же, как из-за моего решения повторно выйти замуж, — продолжала она еще тише и медленнее, словно воспоминания приходили к ней по капле и доставляли огромное мучение. — Он был в такой ярости… Конечно, он ничуть не оплакивал гибель Антонена…

Она едва слышно всхлипнула, и тело ее вновь затряслось в беззвучных рыданиях. Она слишком долго хранила все это в себе, и в эту ночь наконец прорвались все шлюзы. Жерар несколько раз наблюдал такой эффект во время сеансов гипноза, на которых присутствовал во время стажировки у профессора Шарко.

— Мы были так близки, Люсьен и я… Он обращался со мной как с сестрой, причем даже не старшей, а скорее младшей… — добавила она с неожиданным смешком. — Мне бы не следовало, конечно, этого допускать… Но мы были одни…

Жерар откинулся на спинку стула, чтобы его лицо оказалось в тени. Теперь он лучше понимал причины умственного расстройства пациентки, но у него было ощущение, что он слышит такие вещи, которые для него совсем не предназначены, более того, могут навлечь на него неприятности. В конце концов, он был всего лишь начинающим психиатром, а еще недавно — судовым врачом, и легко мог потерять свое нынешнее место. Он все еще зависел от какой-нибудь мадам Ламбер или даже от этого садиста Ренара, который конечно же возненавидел его за собственное унижение и при первом удобном случае постарается от него избавиться. Поэтому большую часть того, что поведает Нелли Фавр, ему придется позабыть.

— Я слишком много для него делала, слишком его опекала, — продолжала она, не догадываясь о той пытке, которую приходится терпеть ее слушателю. Еще одно воспоминание, слишком долго хранимое в тайне?.. — Я должна была отдавать себе в этом отчет еще тогда, но я ничего не замечала… Это тоже было страшным унижением для него. Ни за что на свете он бы мне в этом не признался… Это открылось при первом же его визите в дом терпимости… Я узнала об этом случайно… Этого было достаточно, чтобы заподозрить в нем наличие какого-то… расстройства, — стыдливым тоном сказала она в добавление. — И с тех пор… то есть…

Жерар слегка кашлянул. Он готов был все отдать, чтобы уклониться от пристального, напряженного взгляда пациентки. Пора было положить конец ее откровениям. Он даже не знал, сможет ли передать все это Бланшу.

— Вам лучше лечь спать, иначе завтра вы будете чувствовать себя разбитой, — мягко сказал он.

Кажется, в ее глазах промелькнуло нечто похожее на стыд. Так бывало порой с пациентами после излишней откровенности — как правило, когда они вспоминали те странные выходки, на которые толкала их болезнь. Нелли поднялась следом за Жераром, который одной рукой взял лампу, а другой подхватил пациентку под локоть и довел ее до кровати.