«Обнаружено недружественное сканирование,– сообщает внутренний голос.– Летающий объект. Предположительно вражеский. Рекомендации: полное радиомолчание, неподвижность, маскировка на местности».

Умеет Триста двадцатый говорить по-военному кратко. По-моему, ему это удовольствие доставляет. Позволяет не забывать, кто он такой. Держаться корней. Падаю на бок. Тяну голову вверх, насколько это возможно. Черная пиявка высовывается на свет перед самым моим носом. Сенсорный экранчик на рукаве никак не желает очищаться от грязи. Символы меню проступают через бурые разводы размытыми пятнами. Проклятье! Не разобрать, где что. Наугад тыкать боюсь – запросто можно включить на полную мощность обогреватель и вариться потом в собственном соку. И светиться на поисковых радарах ярким пятном.

– Чего ждешь – помоги! – шиплю я в грязь.

«Система маскировки задействована,– мне чудится нотка самодовольства в лаконичном ответе моего второго „я“.– Внимание: выключение климатизатора. Аварийный маяк отключен».

В шум падающей воды и шлепанье капель о грязь вплетается новый звук. Звук растет. Ветер? Басовитый звук отражается от холмов. Глохнет в болоте. На смену ему приходит высокий, надрывающий душу свист. Что-то летающее, чему не страшен дождь и ветер, зигзагами мчится между холмами над самой поверхностью. Змеи ввинчиваются в маслянистую пленку. Крокодил опускает башку пониже. Пичужки исчезают как по мановению волшебной палочки. Болото вмиг становится безжизненным.

«Внимание: сканирование тепловым радаром. Рекомендации: принять температуру окружающей среды, сохранять полную неподвижность».

«Ты с ума сошел. Нырять в это?» – мысленно ужасаюсь я.

«Вероятность обнаружения – 80 процентов»,– бесстрастно сообщает Триста двадцатый.

Ему что. Он не знает, что это такое – лежать мордой в грязи, кишащей насекомыми. Может статься, после этого купания мне и помощь не потребуется. Подохну от местной инфекции или паразита, и дело с концом.

Свист усиливается. Забивает остальные звуки. Заполняет тело до последней клеточки. Болото вокруг и я сам мелко вибрируем. Болят все зубы сразу. Раскаленная игла ввинчивается в мозг. Я хватаю воздух открытым ртом и отчаянно погружаю голову в отвратительное месиво. Тяжелые руки охватывают мои уши. Плотно держат. Сдавливают затылок. Липкий ужас выползает из самых глухих уголков сознания и растекается внутри. Когда мне не хватит воздуха, я вдохну в себя черную жижу. Буду биться всем телом в попытке пропихнуть в себя хоть каплю воздуха. Потом затихну, похороненный под бетонной толщей. Пиявки и червяки радостно обследуют новые убежища. Проникнут в уши, в рот. Влезут в легкие. Доберутся до желудка вместе с потоком грязи, ползущим по моему пищеводу. Крокодилы будут драться за мое остывающее тело. Парни на базе никогда не узнают, что со мной приключилось. Просто очередной сбитый и пропавший без вести пилот. Мишель будет думать, что я не хочу отвечать на ее письма. Васу решит, что я его бросил. Что слово мое – пустой звук. Коробочка с неизвестным содержимым так и будет пылиться в моей каюте, пока кто-нибудь не догадается сунуть в нее нос. Какие-то лица беззвучно говорят со мной, строят мне рожи.

Кажется, я лежу так целую вечность. Сердце глухо бьется где-то в горле. Мучительно хочется вдохнуть. Вот сейчас я подниму голову. Нет больше сил. Что-то яркое, слепящее растет изнутри. Жжет немилосердно. Требует воздуха. Я мотаю башкой, как оглушенная рыбина. Я рвусь наверх. Я желаю всплыть.

«Перехват управления»,– врывается в огонь внутри головы холодный голос.

«Ненавижу тебя, равнодушная железяка»,– злобно отвечаю я.

И все исчезает. Я с удивлением вижу себя парящим в толще прохладной воды. Вода струится сквозь мои жабры. Мне вовсе не нужен воздух. Мне хорошо. Моему телу необходим самый минимум кислорода. Я лениво шевелю плавниками, удерживаясь на месте. Испытываю чувство сродни полету. Какие они счастливые, эти рыбы. Они могут ощущать это каждый день. Каждую секунду. Я подплываю к радужной пленке наверху. Высовываю губы наружу. Пробую воздух на вкус. Какой он пресный и безвкусный, этот воздух. Неужели я мог мечтать о таком? Я наблюдаю за странными существами на поверхности. Настоящие уроды. Выпрыгивают из летающей штуки и шумят так, что слышно за километр. Зачем-то стреляют в крокодилов на холме, тех, что не успели удрать. Крутят в руках чью-то стеклянную голову. Голоса их – «бу-бу-бу» – рокочут в ушах. Стеклянная голова эта – мой потерянный шлем. И что они в нем нашли? Глупые неуклюжие создания. Крутят в руках. Снова осторожно пробую воздух. Медленно тяну его, как через соломинку. Б-р-р-р! Гадость! Двуногие уроды лезут в свой летающий гроб. Гроб свистит и грохочет. Ползет над самой водой. Глупый молодой крокодил не выдерживает и в панике хлюпает прочь. Тусклая вспышка заставляет его замереть на месте. Растопырив лапы, он медленно тонет в грязи. Летающая штука на мгновение замирает, словно приглядываясь. Делает широкий круг. Еще один – шире. Ее грохочущий голос медленно удаляется. Только резкий свист еще долго доносится сквозь водную толщу. И тогда я начинаю выбираться наверх. Не пойму зачем, но упорно лезу в этот невкусный пресный воздух. Где нельзя плыть. Вытаскиваю сначала голову. Потом руки. Руки? Откуда у меня руки? Я изумленно смотрю вниз. Вниз? Как я могу смотреть вниз? У меня ведь нет шеи! Шея? Вот же она. И ноги. Я их вижу. Плавников уже нет. Господи, какой же я урод! Прямо как те, из летающей машины! Я брезгливо отряхиваюсь. Меня тошнит от вида своего омерзительного тела. Меня… тошнит. Я падаю на колени и извергаю из себя жалкие остатки давнишнего завтрака. Черный дождь смывает с меня черную грязь. Я хватаю воздух открытым ртом. Глотаю его пополам с дождевыми каплями. Я поднимаюсь с колен. Шарю рукой в болоте, нащупывая «Глок». Нахожу. Тычу мизинцем в забитый ствол. С сомнением рассматриваю. Интересно, из этого теперь можно стрелять?

– Триста двадцатый, ты скотина,– тихо говорю вслух.

«Я защитил тебя»,– обиженно отвечает внутренний голос.

– Я не просил тебя вмешиваться. Мы же договаривались, сволочь ты этакая…– обессиленно шепчу я. Грязь наполняет меня повсюду. Хлюпает в под мышках. Липким дерьмом льнет к животу.

«Ты находился в опасности,– возражает мой железный истукан.– Я обязан был защитить тебя».

– Кому обязан?

«Затрудняюсь ответить»,– слышу после небольшой паузы.

Я шлепаю по направлению к следующему холму. Местность вокруг вновь оживает. Кишит жизнью. Пичужки жадно клюют червей из моих не успевших затянуться следов.

Так я иду час. Потом еще час. Дождь то моросит, то вновь бьет хлесткими струями. Ветер поет на разные лады. Низкие облака причудливо изгибаются, уносясь прочь. Есть не хочется. То и дело прикладываюсь к грязному мундштуку. Пью теплую воду. Время недовольно отступает. Перестает существовать. Я иду, постепенно поднимаясь куда-то вверх. Жижа превращается просто в скользкую неглубокую грязь. Сменяется жесткой травой. Ямы в земле наполнены черным стеклом. По стеклу пробегает рябь дождя. Господи, ну и помойка! Становится прохладно. Включаю обогреватель. Холод усиливается. Упрямо бреду в никуда, стуча зубами. Когда идти становится невмочь, усаживаюсь на землю спиной к валуну и отдыхаю, свесив голову и обхватив себя руками. Обогреватель жарит на полную. Холод сковывает меня. Эта проклятая грязь внутри скафандра вытягивает из меня тепло и силы. Непослушными пальцами сдираю с себя плотную ткань. Отрываю и отбрасываю трубки катетеров. Подставляю черному дождю изгаженную подкладку. Прикладываю к руке коробочку автодоктора. Коробочка тихонько жужжит. Вздрагиваю от ледяного прикосновения. Инъекция. И еще одна. Триста двадцатый докладывает о неизвестной инфекции. Универсальная вакцина пока сдерживает ее распространение. Пока.