— И еще… Исполните для меня песню.

— Дрончик, да мы сегодня будем для тебя весь вечер…

Какую?

Напеваю мелодию.

— Хорошо. Когда?

Смотрю на спускающуюся с лестницы фигуру…

— Сейчас.

По острым иглам яркого огня Бегу, бегу, дорогам нет конца, Огромный мир замкнулся для меня — Арены круг, и маска без лица…

Человек, идущий к столику, высок, атлетически сложен. Правильные черты лица, светлые волосы аккуратно зачесаны назад, подбородок жесткий, выдающийся вперед, губы плотно сжаты. Взгляд умных серых глаз холоден, спокоен и немного насмешлив. Взгляд человека, привыкшего повелевать.

Спортивная фигура вводит в заблуждение относительно его возраста. Что-то мне подсказывает, что он старше меня, и значительно — лет на двадцать, а то и на все двадцать пять. Как и крепыш. Покойный.

Выходят на арену силачи, О, Арлекино, Арлекиио…

Не ведают, что в жизни есть печаль, Они подковы гнут, как калачи, И цепи рвут движением плеча…

Человек останавливается у столика, приветствует меня чопорным кивком — и правильно делает, руки я ему не подам! — усаживается напротив.

Поет Катя, пытаясь подражать Пугачевой. Ну да что говорить, Алла — королева, подражать ей можно, а вот превзойти — нельзя.

Сцена освещена юпитерами — красный, фиолетовый, белый. Девочки шоу-группы танцуют. Прозрачный «газ», усыпанный блестками, окутывает обнаженные тела цветным туманом; блестки вспыхивают искрами огня и золота. Белого золота…

Вообще-то это номер ночного варьете. В стиле «ретро». Ну да гость я сегодня особенный. И — дорогой.

Официант материализуется снова.

— Кофе, пожалуйста. Очень крепкий, без сахара. Большую чашку, — произносит блондин.

— Мне тоже. И — шоколад, весовой, с орехами, — добавляю я.

Звучат заключительные аккорды песни. Из одежды на девочках — только туфли и ленты в волосах… Замирает хохот паяца, замирают танцовщицы — позы их дерзки и соблазнительны…

Снизу сцену окутывает туман, свет густеет до темно-фиолетового, а когда подмостки снова вспыхивают белым — девушек уже нет, только колышется прозрачный серебристый туман, настолько реальный, что кажется влажным на ощупь…

Принесли кофе. Отвожу взгляд от сцены.

— А все-таки вы неисправимый Дон Жуан, Дронов, — улыбается блондин. Вот только глаза его остаются серьезными. Абсолютно. И — холодными.

— Да. Только…

— Что — только?

— Дон Жуан — это не волокита. Это человек, который не может не принять вызов. Будь он брошен бретером, женщиной или… куклой. Маской. Даже высеченной из гранита и величественной… Словно… статуя Командора… — произношу я, а сам смотрю на Михеича. Метр едва различимо опускает веки. Значит, и кофе, и шоколад — без ненужных мне примесей. Тогда — опробуем…

— Ну что ж… Будем знакомиться… — Мужчина отхлебнул кофе. — Можете называть меня…

— Марик, — произношу я. Наудачу. Попал. Теперь пусть шевелит извилинами…

— Впрочем, вы человек не очень молодой и мне малосимпатичный, чтобы я называл вас так запросто… Значит, полное имя — Марк… Любопытно только, Марк Туллий Цицерон или Марк Юний Брут [Марк Туллий Цицерон — римский политик и оратор, автор многих работ по философии и праву. Активный защитник республики. Раскрыл заговор Катилины. Был убит по решению Триумвирата (Антоний, Октавиан, Лепид), по-видимому, по настоянию Антония. Марк Юний Брут-вождь заговора против Цезаря, глава республиканцев в борьбе со вторым Триумвиратом, оратор и политический деятель.

Друг Цицерона. После победы Октавиана покончил с собой.Марий Гаи — выдающийся римский полководец, семь раз избиравшийся консулом; главный противник Суллы в гражданской войне 83-82 гг.]?

— Ни то и ни другое. Меня зовут Марий.

— Не Гай, случаем?

— Дронов, у вас разыгравшееся воображение. Марий Леонидович Глинский.

— Тоже красиво. Из поляков?

— Возможно. Кто вам назвал мое имя?

— А какая разница?

Официант принес заказанный мускат. Отошел. Наливаю в фужер.

— Выпьем?

Блондин поморщился.

— Олег, давайте поговорим о деле. Делаю глоток, еще. Мускат великолепен.

— Давайте. Во-первых, я хочу видеть здесь Крузенштерна. Немедленно, сейчас.

Во-вторых, вы не контролируете ситуацию.

— Вы полагаете…

— Да. Полагаю. Свидетельство тому — инцидент при передаче заложников.

— Вы ошибаетесь. У нас были проблемы. Но теперь ситуация под контролем, — блондин усмехнулся, — поскольку вы сидите здесь.

— Контролируется — это без балды… Но не вами…

Пусть двигает мозгами. Пашет. В смысле — кто из Организации работает «налево», кто — на себя… На кого работает Дронов… С кем он связан и как…

Пусть для него эта встреча станет такой же шаткой, как для меня.

Вот только. Если сомнения и терзают его мятежный ум, то по лицу это никак не заметно. Марий Леонидович или действительно уверен в себе и своих людях на все сто, или — высокий профессионал. Скорее всего — и то, и другое.

— Дронов, вы ведете себя неразумно. Я понимаю, почему вы избрали столь рискованную и агрессивную тактику — на свой страх и риск.

— Как и вы. Только вам больше терять.

— Вы полагаете?

— Уверен.

— Может, и так. Только… Дронов, взгляните на это… — Марий Леонидович кладет на стол пачку фотографий. — Узнаете?

Ну да. Приморск. Особнячок. Трупы. Изуродованные трупы.

— Кроме этого, у нас имеются кассеты с записями истязаний девушек, с их убийствами. Следствие по Примор-ску еще продолжается…

— И вы хотите повесить все на меня?

— А почему нет? Я могу допустить, что вы готовы умереть… За идею, если можно так выразиться… Оставить нас с носом и уничтожить Досье. Возможно, вам даже все равно, как вы умрете: такое редко, но случается… Но я твердо обещаю: именно вас мы представим организатором всех приморских убийств, насильником и маньяком, все средства массовой информации будут смаковать эту тему — и не одну неделю, уж мы позаботимся… Поверьте, все сказанное — в наших возможностях…

— Все это ахинея, батенька, — произношу достаточно надменно и по возможности развязно, — по «ту сторону добра и зла» мне будет совершенно начхать на то, что обо мне настрочат здешние борзописцы… — Прихлебываю мускат.

— Вы не дослушали. В глазах ваших друзей вы окажетесь не просто в дерьме — в крови. И жена Крузенштерна, и его дочери будут помнить, что их отца убили именно вы. Как?..