картине 1480 года «Искушение Христа» как символ папского дара исцелять недужных. В здешней операционной бывали Микеланджело и Леонардо да Винчи, искавшие вдохновения для изображения человеческого тела[778]. На нас смотрели старинные часы со стрелками в виде туловища саламандры.

Немногочисленные люди вокруг не помешали нам перейти в следующий дворик с фонтаном и со стрелкой на стене, указывавшей на палату Бальиви, где Отто провел последние пять дней жизни. Хорст со вздохом сообщил, что раньше здесь не бывал, и признался, что ничего особенного не ощущает.

— Возможно, будет иначе, когда я увижу палату, где он умер, описанную в письме к моей матери. — Он вспомнил это письмо, проникнутое предчувствием конца. — Поступая в больницу, он знал, что умирает, — продолжал Хорст и предположил, что отец надеялся, что Шарлотта успеет его навестить.

Хорст стал вспоминать свое детство без отца.

— Моя мать была главной фигурой, властной и авторитетной, центром моей жизни. — Он недоумевал, как она не сломалась: — Наверное, ее поддерживала необходимость заботиться о детях? — У Хорста было чувство ответственности за мать. — Ее величайшим желанием было максимально реабилитировать моего отца. Все эти письма и документы укрепляли ее в мысли «Я могу этого добиться».

— Отца я совсем не помню, потому что у нас не было тесных отношений, — сказал он. Старшие трое детей проводили с отцом больше времени, а сам он познакомился с Отто по документам. — Меня очень удивляло, как он все больше учится ценить мою мать… Он был бабником, но видел, как мать всем жертвовала ради него, все для него делала, никогда от него не отворачивалась… — Он помолчал, приходя в себя, и продолжил:

— Его смерть не была неизбежной, он был молод, ему еще не было сорока девяти лет, разве это возраст?

После этого он заговорил о Хассе.

— Почему вы о нем вспомнили?

— Потому что думаю, что это он убил моего отца и неплохо на этом заработал…

Хорст снова умолк, потому что пришло другое воспоминание — о гимназическом экзамене в том же году.

— Летом меня отправили в Швейцарию. Мать отослала всех детей, поэтому я не знал, что произошло с моим отцом.

В день внезапного отъезда матери в Рим Хорст находился далеко от Зальцбурга.

Мы подошли к палате Бальиви. До места, где скончался Отто, оставались считанные метры. Но попасть в просторную палату не получилось: она была закрыта из-за строительных работ.

— Вот это помещение, — сказал я.

— Да, оно самое.

— Вот окна, которые описывал ваш отец.

— Да, да…

Мы сосчитали окна, по семь с каждой стороны — прямоугольные, высокие, широкие.

Я показал Хорсту фотографию палаты в 1950 году.

— Вот как здесь все было, когда здесь лежал ваш отец.

— Да-да-да…

Помолчав, Хорст произнес:

— Большой зал, отличное место, чтобы умереть, среди людей, здесь было столько народу…

Мы дошли до другого конца здания. Хорсту захотелось увидеть дверь, в которую вынесли его умершего отца, но для этого надо было преодолеть металлическую решетку высотой два метра. Хорст медленно перелез через нее, проявив неожиданную для его семидесяти с лишним лет ловкость. То же самое пришлось сделать заботливому Осману. Прибежал вооруженный охранник, решивший, что это преступное вторжение. Ничего особенного, просто желание сына побывать на месте, где много лет назад умер его отец, объяснили мы.

После ухода охранника мы сели на скамью и прочли письмо Шарлотты к Хеди Дюпре.

— Я чувствую близость к матери, — сказал Хорст. — Она пережила худший момент в своей жизни, сидела здесь, не зная, как быть, сломленная.

В предместье Рима мы с Джеймсом и Джеммой побывали в Ардеатинских пещерах. Хорст решил вместо этого почтить память погибших на Виа Разелла, рядом с Квиринальским дворцом. 23 марта 1944 года там подорвали тридцать трех тирольских солдат, маршировавших с «Песней Хорста Весселя» на устах. На стенах домов остались шрамы от взрыва, которые я увидел собственными глазами на следующий год, когда тоже там побывал.

У входа в пещеры, к месту скорби, воздвигнуты бронзовые ворота работы Базальделлы с изогнутыми, искореженными фигурами 333 итальянцев[779]. Среди жертв были представители «всех профессий и социальных слоев римского населения», говорится в информационной брошюре. Двенадцать погибших так и не были опознаны.

Мы прошли по вырезанной в скале узкой тропе длиной более ста метров и попали из света в тень, из тепла в зябкий холод. Глубоко под землей, в пещере, их выводили группами по пять человек, ставили на колени и пускали пулю в затылок. Это заняло целый день, происходящее так травмировало психику палачей, что молодым приходилось укреплять нервы коньяком. Сюда, куда привезли обреченных, явились Капплер, Прибке и тридцатидвухлетний Карл Хасс, чтобы выполнить приказ Гитлера, переданный через фельдмаршала Альберта Кессельринга и генерала Карла Вольфа.

Выйдя из пещеры, я вошел в мемориальное сооружение, где покоятся в расположенных рядами отдельных могилах, носящих номера от 1 до 335, останки всех жертв. На большинстве — фотографии и имена, на многих цветы.

Антонио Пизино[780], 26 лет, командир военной зоны коммунистического движения, арестован в январе 1944 года по подозрению в шпионаже, приговорен к трем годам тюрьмы.

Алессандро Портиери[781], 19 лет, механик, коммунист, арестован за десять дней до казни за хранение оружия.

Этторе Ронкони[782], 46 лет, виноторговец, арестован эсэсовцами и итальянской полицией близ Виа Разелла в день нападения.

Безымянная могила, в ней похоронен ignoto, неизвестный.

И так далее.

Четырнадцать рядов людей, христиан, иудеев и неверующих, все — мужчины, все схвачены после событий на Виа Разелла, никто из них никак не был связан с этим нападением. Снова люди, оказавшиеся в неудачное время в неудачном месте.

44. «Анима»

Наша маленькая группа встретилась на Виколо делла Паче — так называется почти незаметный проулок перед входом в «Анима». Я позвонил в колокольчик, дверь открыла крохотная недоверчивая монахиня. Я сказал, что у меня встреча с доктором Иксом[783], архивистом, она утвердительно кивнула. Тяжелая деревянная дверь медленно отворилась, мы прошли во двор, повторяя путь господ Рауффа, Менгеле, Прибке, Штангля и Хасса. По этим истертым каменным плитам шагал, вероятно, и Отто.

Мы попали в просторное помещение со сводчатым потолком. На одной стене была изображена мадонна с младенцем, у противоположной стены белели две согбенные мраморные статуи. Вошел доктор Икс — высокий, уверенный, радушный.

— Guten Tag, guten Tag, — воодушевленно произнес архивист и повел нас к себе в кабинет по старинной лестнице мимо трапезной, где, по утверждению