действом — задержанием. Оно предстояло и им уже через несколько минут.

Цуканов продолжал разговор на отвлеченную тему:

— Интересно: примет старуху Розенбаум племянник? Как думаешь? — Он положил подбородок на спинку сиденья впереди. — Она теперь без дома, без денег…

Об этом стоило поразмышлять.

— Мы не знаем, что он за человек…

Только об одном не следовало думать — о том, что каждый раз перед тем, как брать вооруженного преступника, постоянно вторгалось в сознание: «Почему нельзя было обойтись Хаосом и Тьмой, покрывавшими Бездну? Светом, Землей и Огнем, Водой и Воздухом? Зачем было создавать миллиарды живых существ — с памятью, с детскими мечтами, прочитанными книгами, с надеждами и любовью, — чтобы потом убить каждого в положенный ему срок?!»

Игумнов подтянул кобуру.

«Кто объяснит безумный этот мазохизм Природы?»

Они уже свернули с Беговой.

— Хорошевка… Ходынка, по–старому… Вон тот дом! — Карпец улыбнулся суетливой, обманной улыбкой.

Доставление голой девицы, обыск в парткоме, драка в «Цветах Галиции» уже стали прошлыми событиями его жизни — пестрой, в каждую следующую минуту полной нового и яркого.

Выкрашенная в голубой цвет семнадцатиэтажная башня впереди — с рядами балконов, в окружающем внизу безлюдье — приближалась, как многопалубный корабль.

«Оставленное командой дрейфующее в предрассветных сумерках судно…»

Шофер пошел на разворот.

— К домам не подъезжай! — остановил Игумнов. — Подойдем пешком…

Водитель притормозил.

«Скажет и сейчас: «Вас ждать?“

Шофер ни о чем не спросил.

Сзади послышался шорох шин. Их догоняла патрульная машина ГАИ.

«Бакланов!»

Пятнистая рябь на небе исчезала. Быстро светлело. На тротуаре появились первые прохожие.

— Цуканов остается тут, ждет группу… Карпец, со мной!

Пай–Пай проснулся сразу и окончательно. Как с ним это не раз бывало. Кто–то, имеющий власть, будто приказал коротко: «Вставай!»

Он поднял голову. В комнате было тихо, ветер с балкона играл шторой. Пай–Пай сунул руку под подушку. Там лежал тяжелый американский «кольт». Вор обычно не носил его при себе. Но сейчас случай был особый. Он быстро оделся, сунул револьвер в карман. Осторожно выскользнул в общий — на четыре квартиры — коридор. Впереди была еще дверь — с матовым стеклом посредине, с металлической решеткой, с замком. Дальше шла лестничная площадка с лифтами и мусоропроводом, с черной лестницей. Там было тихо. Внезапно Пай–Пай услышал тонкий короткий звонок. Его–то он и почувствовал сквозь сон. Кто–то звонил с лестничной площадки в дальнюю от Пай–Пая квартиру.

«Чтобы у меня не было слышно!»

Звонивший не знал, что в квартире, где трещал звонок, проживает глухой старик, инвалид. Осторожно, чтобы его не увидели, Пай–Пай заглянул за стекло. На площадке, прижавшись к стенам, стояли двое. Еще двое виднелись в проеме черной лестницы.

«За мной!..»

На этот счет он не обольщался. «Звонить глухому! На рассвете!» В этом была их ошибка.

Утренний визит ментов не вверг Пай–Пая в панику. Задержания, кражи, разборки и погони составляли общую цепь, именуемую жизнью вора. Вместе с застольями, женщинами, отсидками и допросами. Он вернулся в квартиру, запер дверь, осторожно прошел на балкон. Квартира находилась на восьмом этаже.

«Спускать с крыши — у них веревок не хватит, а соседей будить не будут! Закон!» Он знал все ментовские трюки.

Никого не было ни внизу, ни на соседних балконах, ни в доме напротив — старой пятиэтажной хрущобе.

«Отлично…»

Он не испугался и не опечалился. Было чувство, будто все, что сейчас происходит, случилось с ним раньше, а сейчас он лишь воспроизводит то, что было после того, как он звериным воровским чутьем понял, что за ним пришли. Рядом с его балконом находились еще два — соседских. Второй — дальний — принадлежал уже квартире следующего подъезда. Пай–Пай еще раньше наметил путь своего отступления. Он легко поднялся к перегородке, отделявшей балконы, встал на перила. Через секунду он был уже у соседей по лестничной площадке. Здесь он тоже не собирался долго маячить. Так же легко Пай–Пай преодолел еще барьер. Ночи стояли теплые, балконные двери не запирали. «В крайнем случае можно сказать: «Сломался ключ, не могу открыть дверь! Извините: опаздываю…“ Пай–Пай был спокоен. Он словно повторял маршрут, который позволил ему уйти. Оставить ментов в дураках… «Осторожно! Ничего не задеть!“ Следующее балконное пространство было густо заставлено ящиками с землей, цветами, коробками.

— Цзинь–цзинь… — тишину здания прорезал внезапный звонок. Один, другой! Менты, теперь уже не скрываясь, вовсю трезвонили в квартиры.

«Давайте, давайте…» Пай–Пай был уже у цели. «Тишина… Открытая дверь…» Сюда не звонили. Верный знак того, что на лестнице в соседнем подъезде никого не было. И тут снова звериная внезапная догадка: «Менты — здесь! В этой квартире!..»

Он выстрелил не целясь. Со звоном разлетелось стекло балконной двери. В квартире послышался шум. Выстрелить второй раз ему не пришлось. Боковым зрением он скорее ощутил, чем увидел, плавно двигавшуюся вслед за ним маленькую черную точку на крыше соседней хрущобы.

И в это же мгновение снайпер, высунувшийся из чердачного люка, прекратил скольжение прицела, нажал на спусковой крючок. Негромкий хлопок повис над соседней крышей, эхом отозвался в центре двора. Пай–Пая — молодого удачливого вора, мокрушника, вчера еще легко и не особо задумываясь отправившего на тот свет и бывшего рубщика мяса Уби, и шифровальщика Али Шарифа, на мгновение стремительно подняло над балконом и со всего маха бросило на бетонное основание. Все было кончено. Медики, дежурившие на лестнице, кинулись в квартиру. Пай–Паю было уже невозможно помочь. Игумнов был тут же, в комнате. Пуля, выпущенная Пай–Паем, прошла рядом с ним. Все шло порядком, заведенным миллионы лет назад. С необъяснимым постоянством Природа воспроизводила потомство чувствующих и мыслящих существ, чтобы через отмеренный ею же срок истребить их в боли, в страхе, в крови; развеять по ветру.

— Все! Возвращаемся…

Железнодорожной милиции тут было нечего больше делать. Последующее оставалось Территории. Работа эта была муторная, но совершенно безопасная: фотографировать, осматривать…

Начинался день. Утреннюю рябь окончательно обесцветило, растащило по небу.

— Хараб, как говорили в Афгане. Конец!

Поезд прибывал рано. Полночи ушло на разговоры. Шарьинский руководитель Павел Михайлович Созинов перед встречей с генералом — начальником управления, заметно нервничал. Где–то после Александрова ушел в туалет, водил по щекам электробритвой. Омельчуку времени хватило с остатком. В рундуке под полкой аккуратно проверил костюмный пиджак подполковника, карманы брюк: там лежали только его, Созинова, личные документы. Лезть в сложенный из двух половинок, затянутый ремнями чемодан Омельчук не решился.

«Там они! Где же еще!»

Созинов вернулся, чисто выбритый, пахнущий дезодорантом. А Москва была уже под боком! Замелькали знакомые любому — не только транспортному менту