может оказаться убийцей. Приходил он ко мне явно, с тем чтобы попытаться выяснить, видел ли я, кто столкнул меня с лестницы. Возможно, это сделал именно он; да и убийство тоже мог совершить. Все это ставило меня в тупик. Я запер дверь и оставил ключ в замочной скважине — я явно нервничал.

Потом, надев пижаму, я снова присел к столу и лениво застучал по клавишам. Помрой, Ленгдон, мисс Прюитт, миссис Роудс, Элен, миссис Помрой…

В этот момент раздался стук в дверь. Я включил верхний свет (уж если мне суждено быть убитым, то я бы предпочел, чтобы это произошло при полном освещении), потом отпер дверь и медленно открыл ее. К моему удивлению, в дверях стояла дама в голубом шелковом пеньюаре.

— Можно войти? — тихо спросила Камилла Помрой.

Я растерянно кивнул и запер за ней дверь. Она в нерешительности остановилась в центре комнаты, словно не зная, что делать дальше.

— Присаживайтесь, — сказал я, стараясь держаться как можно непринужденнее, насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах. Она неуверенно прошла к креслу, которое только что освободил Руфус Холлистер. Когда она села, я устроился напротив. Она чувствовала себя так же неловко, как и я.

— Никак не могу заснуть, — сказала она наконец с нервным смешком.

— Я тоже.

Мы растерянно посмотрели друг на друга. И я удивленно отметил, насколько она мила… и что она еще не ложилась — ее макияж и прическа были в полном порядке.

— Вы можете подумать, что с моей стороны просто ужасно появиться среди ночи подобным образом, — торопливо сказала она.

— Ну, почему же… вовсе нет.

— Я должна была с кем-то поговорить.

«Действительно, — подумал я, — в ее голосе слышится отчаяние». У меня невольно возникла мысль, должен ли я высказать вслух предположение, что среди ночи самым подходящим человеком для этого был бы ее муж. Однако она догадалась, о чем я думаю.

— Он спит. Он выпил снотворное… Причем очень сильное… иногда с ним это бывает. — Она почти рыдала, и я подумал, не предложить ли ей чего-нибудь успокоительного. Но тут она взяла себя в руки и сказала, показывая на лампу, горевшую у нас над головой: — Выключите этот свет! Женщины, когда плачут, не любят, чтобы на них падал слишком яркий свет.

Попытка перевести разговор в фривольное русло была довольно неуклюжей, но я выключил лампу. В теплом свете единственной оставшейся она выглядела гораздо лучше… и, разумеется, то обстоятельство, что она стала выглядеть лучше, едва ли помогало разрядить обстановку.

— Спасибо, — пробормотала Камилла и плотнее запахнула у горла халат, что только подчеркнуло красивую линию груди. Интересно, специально она это сделала или нет?

— Я должна была с кем-то поговорить, — повторила она.

Я весело посмотрел на нее, как доктора из рекламных роликов, готовые немедленно высказаться по поводу дурного запаха изо рта или страхования жизни.

— Обо всем, — добавила она.

— О завещании?

— Да, — она благодарно взглянула на меня, обрадованная тем, что я сделал шаг навстречу. — Завтра об этом узнают все, — сказала она с несколько неискренним преувеличением, что заставило меня подумать, что за миллион долларов можно быть чертовски безразличным, узнают все или нет.

— Теперь вы уже ничего не сможете поделать, — успокаивал я.

— Если бы дело было только в этом! — Она все еще продолжала держать руку возле горла, как делают плохие актрисы, изображая кульминацию.

— Люди быстро все забудут, — сказал я.

— Только не в Талисман-сити, — возразила она. Потом, снова собравшись, уже мягче добавила: — Там столько недоброжелателей…

Это я проглотил молча: если подумать, то она была права.

— Со стороны Ли… моего отца… не здорово было поступить подобным образом.

— Вы хотите сказать… оказаться вашим отцом? — Я сделал вид, что ничего не понимаю.

— Нет, я имею в виду, что он сообщил всем о моем… позоре.

— Ах, — что еще я мог сказать?

— Я просто не могу представить, зачем он это сделал…

— Возможно, у него не было другого способа оставить вам деньги?

Ответа у нее не оказалось, и она снова повторила, как все это ужасно.

— А что обо всем этом думает ваш муж?

Она вздохнула.

— Он знал раньше… о вас и о сенаторе?

— Да. Он узнал примерно год назад.

— А о завещании… о нем он тоже знал?

Она закрыла глаза, словно от нестерпимой боли. Потом тихо сказала:

— Да, думаю, он знал о завещании. Думаю, губернатор ему сказал.

— Но вам об этом никогда не говорили?

Она немного поколебалась.

— Нет, не совсем. Пожалуй, я знала, но мне никогда не говорили.

Я подумал, в этом есть что-то новое. Постепенно кое-что начинало вырисовываться.

— Мой муж предпочитал не говорить об этом… да и я тоже. Это была одна из тех тем, которую мы старались не касаться. Что это? — Она замолчала и покосилась в сторону двери.

Чуть нервничая в ожидании увидеть рассерженного мужа, я приоткрыл дверь и выглянул в коридор. В холле было пусто.

— Это просто ветер, — сказал я, оборачиваясь. Она стояла прямо у меня за спиной… так близко, что я отчетливо ощущал запах ее духов.

— Я боюсь, — шепнула она и на этот раз уже не играла.

Я вернулся в комнату, думая, что она сделает то же самое, но она осталась в дверях. Тогда я обнял ее и увлек к постели. Под голубым шелковым халатом на ней ничего не было, тело ее оказалось молодым и страстным, гладким и упругим, бедра — широкими и твердыми, а соски крепко прижались к моей груди, обжигая ее сквозь пижаму.

«Она в этом деле не новичок», — подумал я в тот момент, когда она ловким движением развязала пояс моих пижамных брюк и они упали на пол рядом с ее скомканным халатом. Потом она страстно прижалась ко мне и какой-то миг мы раскачивались возле кровати, сжимая друг друга в объятиях. Потом рухнули поперек постели.

Прошел час.

Я взглянул на роскошное тело, раскинувшееся на постели; глаза ее были закрыты, дышала она глубоко и спокойно.

— Уже поздно, — тихо сказал я.

Она сонно улыбнулась и открыла глаза.

— Мне давно не было так хорошо…

— Мне тоже, — нервно солгал я; мне не поправилась мысль о том, что мною можно воспользоваться как снотворным.

Камилла села в постели, опершись на локоть, и отбросила волосы назад. Она явно гордилась своим телом и устроилась так, чтобы выглядеть как герцогиня Альба.

— Черт, что скажет мой муж?

— Надеюсь, я этого никогда не узнаю, — искренне сказал я.

Она томно улыбнулась.

— Он никогда не узнает.

— Снотворное — великое дело.

— Я не