Нет, решила Елена, визит к дяде Пьеро не имеет абсолютно никакого отношения к хедж-фонду.

Она вспомнила, что однажды сказал ей отец: умная девочка ни перед кем не прогибается и ни с кем не враждует. Умная девочка побеждает мечом и улыбкой. (В тот момент она подумывала, не сказать ли, что его бывшая жена побеждает одним лишь мечом и у нее неплохо получается, спасибо большое, конечно. Но она поняла, какую мысль хотел донести до нее отец.)

Ее куратор в Абу-Даби сформулировал теорию, объясняющую связь между Соколовым и Боуден.

— Может оказаться, что эта бортпроводница на самом деле умнее, чем прикидывается? — спросил он. — Что, если она все это время воровала вместе с Соколовым, а их пьяные бесчинства — лишь маскировка?

— Попробуй развить мысль, — попросила она.

— Ладно. Допустим, ты позвонила в пятнадцать минут шестого в номер, и Боуден там еще не было. Она пришла незадолго до тебя, а когда ты их застала, они придумали, как тебя развести. Сделали вид, что пьянствуют и развратничают.

— Нет, они были пьяны в хлам, — заверила она. — Они не притворялись.

В ответ она изложила свою теорию. В самолете Боуден сказала что-то о работе своего зятя, и Соколов воспринял это как возможность. Вот есть бортпроводница, которая регулярно летает в Арабские Эмираты, а ее зять — майор на военной базе, где уничтожается химическое оружие. Он инженер по утилизации. Бортпроводница могла бы помочь им завербовать или шантажировать его. Но у Виктора уже был свой человек, поставлявший сведения о программе химического оружия. У ФСБ был свой курьер, работающий в авиакомпании. В Боуден они не нуждались.

Конечно, ирония заключалась в том, что ФБР теперь придется расследовать деятельность майора Маккоули. Убедиться, что он не нарушил присягу и не рассказал свояченице что-то, чем она могла поделиться с Соколовым. Так что сейчас они его допрашивают. И допрашивают его родню.

Тем временем Виктор, вероятно, подозревал — но не был уверен на сто процентов, — что бортпроводница работает на ФБР и интересуется Соколовым или работает на ЦРУ и надеется с его помощью проникнуть в группу «Казаки». А даже если нет? Она же очутилась в номере. Может, она просто жадная до секса вертихвостка, оказавшаяся не в то время не в том месте, а может — персонаж значительно более опасный.

Так что Виктор вполне резонно (и с полным на то правом) ожидал, что его доблестная подопечная убьет эту женщину, когда увидит ее в номере.

Но она не сделала этого.

С момента происшествия в Дубае Виктор постоянно напоминал Елене о своих опасениях — бортпроводница может выдать по-настоящему важную информацию, которой с ней поделился пьяный Соколов. Боуден видела Елену, а следовательно, легко может ее спалить. И вот вам пожалуйста — эта чокнутая узнала ее во Фьюмичино. Елена опасалась того же. Но происходило что-то еще, и это что-то становилось все более явственным. Елена подвела Виктора не только потому, что не убила Боуден, но и потому, что сразу не рассказала о ней. Она непоправимо подорвала его доверие. Их доверие. Они решили, что Елена помиловала человека, предположительно работавшего на ФБР или настоящего агента. Они никогда больше ей не поверят, как бы убедительно она все ни объясняла и сколько бы ни нашла синонимов слова «пьяный» в английском и русском языках.

Они догадались, что она работает на ЦРУ, догадались, что она перебежчица.

Шпионы (ей не нравилось так себя называть, чудилась в этом слове некая самовлюбленность, но оно было лучше других, которые подчеркивали смертоносные аспекты ее работы) переходят на сторону врага по разным причинам. Чаще всего потому, что у них нет выбора — они скомпрометированы или их шантажируют и смена команды становится платой за свободу. Или в некоторых случаях — за жизнь.

Причины ее перехода были одновременно и прозаическими, и глубинными. Обосновавшись в Бостоне, Елена смогла более объективно посмотреть на коррупцию, которая распространялась в новой России, как чума. Кроме того, она отказывалась поддаваться той уникальной смеси фатализма и цинизма, которой подвержен ее народ. Она хотела, чтобы новая Россия была лучше, чем прежняя, а это требовало ослабления старой гвардии. Но одного этого было бы недостаточно. Вмешался еще мужчина, выпускник, старше ее на пять лет. Американец. Ей исполнилось 24, она была молодым агентом ФСБ. Она уже никогда не узнает, ухаживал ли он за ней только ради вербовки. Оглядываясь назад, она признавалась себе, что каких-то особых романтических отношений между ними не сложилось. Он всегда отчетливо давал понять, что их не должны видеть вместе на тот случай, если кого-то из них раскроют. Но именно он огорошил ее информацией, что несколько лет назад ее отца скосил не инсульт. Его отравили йодистым метилом, выбрав пестицид по той причине, что смерть походила бы на смерть от инсульта. Это сделали «Казаки». Виктор Оленин. В своем преклонном возрасте отец начал слишком недвусмысленно критиковать президента Российской Федерации. Он сорвался с поводка, стал мешать. Он знал слишком много, чтобы остаться в живых.

Токсин не убил его. Но жизнь в нем еле теплилась.

А тот молодой человек стал профессором политологии в Берлине. Елена прекратила просматривать его страницы в социальных сетях, когда узнала, что его немецкая подружка стала его немецкой женой.

Елена вздохнула. Возможно, доверие Виктора к ней начало ослабевать раньше — до того, как она решила не убивать бортпроводницу. Если так, то когда они усомнились в ее преданности? В ее лояльности? Впрочем, не важно. Главное вот что: они считали, что Елена пощадила Боуден по причинам, значительно более для них неприятным, чем простой гуманизм. Возможно, они планируют убить ее, даже если она разберется с бортпроводницей. Точнее, сразу после того, как она с ней разберется.

И все же, анализируя расстановку шахматных фигур, она приходила к выводу, что убийство Боуден по-прежнему кажется самым целесообразным решением для всех сторон. Она высказала свои соображения куратору, и в Вашингтоне обсуждали, не пора ли вмешаться. Но Елена была агентом, наиболее глубоко внедренным в группу «Казаки», и единственным человеком, знающим, чем занимается Виктор Оленин. И это имело значение.

А еще ее всем сердцем тянуло в Сочи. Это был зов крови. Она не готова от этого отказаться. Пока не готова.

Насколько она знала, у отца никогда не было безопасного убежища — квартиры в Амстердаме или коттеджа в пригороде Йоханнесбурга, — где он мог бы скрыться в случае чего. Потайной норы с едой, деньгами и комплектом документов, из которой он выбрался бы с новыми крыльями и новой личностью. Но то, что Елена не знала о таком убежище, не означало, что его нет. О таком нельзя рассказывать близким. Ради их же блага. Елена тоже не позаботилась о пристанище и теперь задавалась вопросом, не получится ли так, что юношеский гонор (мне оно не понадобится, я слишком умна, у меня полно друзей в высших сферах) тяпнет ее за задницу.

Она следовала за барменом и бортпроводницей на безопасном расстоянии. Наступили сумерки — самое удобное время для слежки. Более того, по улицам разгуливали туристы, народ искал, где бы поужинать, и если Боуден внезапно обернется, Елена смешается с толпой. Впрочем, маловероятно, что Боуден узнает ее с новым цветом волос. Елена покрасила их специально, поскольку не могла рисковать снова попасться, как в аэропорту.