впечатление, что наши силы исчисляются тысячами! Наша политика «скорости и натиска» была продиктована общим состоянием страны и, в частности, фронта. Козырной картой большевиков был мир, мир, немедленный мир! Захватив в ночь на 26 октября центральный телеграф в Петрограде и самую мощную радиостанцию России в Царском Селе, большевики немедленно начали распространять по всему фронту свои призывы к миру, поднимая утомленные войска, провоцируя их на стихийную демобилизацию, спешное возвращение домой и братания с врагом. Необходимо было уничтожить всякую связь между большевиками в Петрограде и фронтом и остановить распространение яда пропаганды по проводам и радио. Мы чувствовали, что через восемь или десять дней будет слишком поздно и всю страну захлестнут хлынувшие с фронта массы солдат. Другого выхода не было. Нужно было действовать, как бы ни был велик и безумен риск.

Между прочим, могу сказать, что легенда о том, что Временное правительство исчезло с лица земли при всеобщем равнодушии, не подтверждается фактами. Одновременно с нашим наступлением на Петроград по всей стране и на фронте вспыхнула гражданская война. Героическое восстание юнкеров в Петрограде 29 октября, уличные бои в Москве, Саратове, Харькове и других городах, бои на фронте между верными революции войсками и большевистскими частями — все это убедительно свидетельствует о том, что мы были не одиноки на нашем последнем посту.

Итак, сделав Гатчину своей базой и собрав свои силы и все возможные подкрепления, мы решили двинуться на Царское Село на рассвете 28 октября, намереваясь захватить его к полудню того же дня.

Сам генерал Краснов был полон мужества и уверенности, полагая, что ему не потребуются подкрепления до взятия Царского Села, когда начнутся непосредственные действия против Петрограда. Настроение казаков в этот день, 27 октября, было еще вполне удовлетворительным. На рассвете следующего дня казаки двинулись из Гатчины и вскоре их ряды продвигались по Царскосельскому шоссе. В то же утро мы получили наше первое пополнение: великолепно оснащенный бронепоезд с сильным артиллерийским вооружением, включая легкие скорострельные полевые орудия.

Но уже в то утро нас стало беспокоить запаздывание продвижения эшелонов с фронта. Эта задержка выглядела довольно странной и таинственной. Позже мы узнали причины этого. С одной стороны, нас саботировали различные военные авторитеты, вроде уже упомянутого Черемисова, а с другой стороны, железнодорожники и телеграфисты тормозили эшелоны, идущие в сторону Гатчины.

Часа через три после ухода наших войск я последовал за ними на автомобиле. Я нашел казаков там, где я их не ожидал. Они продвигались не с ожидаемой от них скоростью, и вскоре стало ясно, что к полудню они не достигнут Царского Села.

Строго соблюдая свое правило не вмешиваться в настоящие военные действия, я остановился на полпути между Гатчиной и Царским Селом, у Метеорологической обсерватории в Пулкове, с купола которой в бинокль было хорошо видно поле боя. Здесь я узнал, что большевики, по-видимому, организовали какое-то сопротивление под Царским Селом и что генерал Краснов после артиллерийской подготовки начал штурм.

Действительно, вскоре после прибытия в обсерваторию мы услышали короткую канонаду. Потом все стихло. Время пролетело быстро. Тишина не нарушалась. Информации от генерала Краснова не поступало. Наконец я устал ждать и выехал к месту сосредоточения правительственных войск.

Генерал Краснов сообщил, что задержка произошла из-за организации обороны Царского Села, которая была более тщательной, чем он ожидал, и из-за незначительных сил в нашем распоряжении.

Продолжая этот разговор, генерал Краснов стал относиться ко мне несколько по-новому. В конце разговора он вдруг довольно нерешительно попросил меня не оставаться на поле боя, не особенно убедительно объяснив, что мое присутствие мешает боевым действиям и мешает офицерам. Все это меня сильно озадачило. Я не мог этого понять, пока… не заметил в его окружении ряд очень знакомых фигур из Совета казачьих войск. Выяснилось, что совет направил к генералу Краснову специальную делегацию. Тогда я слишком ясно понял изменившиеся манеры и отношение генерала Краснова. Я не забыл поведения казачьих полков в Петрограде в ночь на 24 октября, помня их подозрительный нейтралитет, подстрекаемый пропагандой того же Совета казачьих войск. Появление политиков и интриганов из Совета казачьих войск уже давало о себе знать в моем отряде и не предвещало ничего хорошего. Мое подозрение усилилось, когда по возвращении в обсерваторию после беседы с генералом Красновым меня настиг Савинков.

Савинков в моем отряде как делегат Совета казачьих войск! И тогда и долгое время после это оставалось для меня загадкой. Трудно было понять, как Савинков вдруг завоевал доверие казачьей управы, до последнего остававшейся верной Корнилову. По своей настойчивой просьбе Савинков был назначен мною командующим Петроградом для защиты столицы от Корнилова и открыто клеймил Корнилова как изменника. А теперь он был представителем того самого Совета казачьих войск, который был так яростно враждебен Временному правительству вообще и мне в частности.

При появлении в маленькой комнате обсерватории этого своеобразнейшего казака я в один миг осознал всю новую обстановку в моем отряде. Я сразу понял, что появление этой «делегации» не пройдет без серьезных последствий для моего предприятия.

Время шло. Солнце было уже на западе. Мне удалось еще раз съездить в Гатчину по какому-то срочному делу, но никаких известий о «решительном наступлении» на Царское Село не было. После этого я снова вернулся к нашим войскам, планируя на этот раз непосредственно вмешаться в военные действия. Я уже не сомневался, что внезапный паралич, постигший войска, имел не военно-техническое, а чисто политическое происхождение.

Я нашел генерала Краснова и его людей уже на самой окраине города, но не заметил ни малейшего признака военных действий. Наоборот, между осажденными и осаждающими шли какие-то бесконечные разговоры о «добровольной капитуляции», сдаче оружия и т. д. Узнав обстановку, я послал генералу Краснову письменное требование немедленно развернуть активные действия против Царского Села и открыть артиллерийский огонь.

Генерал ответил, что сил у него недостаточно и что, кроме того, колебания и крайне взволнованное отношение казаков вынуждают его воздерживаться от решительных мер. Видно было, что Краснов не торопится. Я до сих пор абсолютно убежден, что при должной доброй воле командования и при отсутствии интриг мы заняли бы Царское Село утром, за двенадцать часов до его фактического занятия, т. е. до разгрома юнкеров в Петрограде.

Как мы увидим позже, эта преднамеренная задержка в Царском Селе нанесла смертельный удар всей нашей экспедиции.

Поздно вечером генерал Краснов, продолжая откладывать обстрел, сообщил мне о своем намерении отвести свои войска на некоторое расстояние, отложив взятие Царского Села до завтра. Это было слишком. Ни при каких обстоятельствах