Признаюсь, я даже немного заопасался, не сумеют ли социал-интернационалистические Грибовали продемонстрировать нам фокус, именуемый «наступление за огневым валом», но на сей подвиг вышеупомянутых господ, к счастью, уже не хватило. Более того — синие танкисты, впечатлившись увиденным, чуть промедлили с началом атаки, видимо, желая точно удостовериться, что обстрел в самом деле закончился и опасность угодить под friendly fire им не угрожает. Нас эти господа пока что опасались куда меньше… пока что…

Мы же получили возможность отряхнуться, спокойно, без лишней суеты перебраться из второй траншеи в первую, подровнять обвалившиеся кое-где окопы, даже разок покурить и лишь затем расслышали слитный гул десятков танковых моторов.

Танки шли двумя колоннами по обе стороны дороги. Те, что двигались слева, пока что волновали меня мало — ими должен был заниматься 3-й батальон, нам же предназначались гости справа. Десять-двенадцать средних танков, бронетранспортеры… больше всего меня удивил приземистый бронемонстр, ползший во главе колонны. В первый момент я вообще не опознал его, приняв за какое-то коварное изобретение синих Кулибиных, однако при ближайшем, сиречь приближенном посредством «Никона», рассмотрении загадочный монстр оказался обыкновенным мостоукладчиком на базе трофейного австрийского танка.

Сознаюсь, моего воображения не хватило на то, чтобы предложить сколь-нибудь внятную гипотезу, способную логически объяснить сей загадочный тактический выверт. Разве что господа-товарищи собрались с его помощью преодолевать «лунную поверхность» на месте «демонстративной» траншеи? Бред…

Тайна эта так и осталась неразгаданной: двигаясь впереди колонны, мостоукладчик первым же, соответственно, добрался до нашего скромного минного поля, на границе которого и замер с распоротой гусеницей. Его участь разделил один из танков. Еще один, пытаясь обойти мины, неосторожно подставил борт под ракету пускача… А затем танки взялись за нас всерьез.

Бешеный обстрел, впрочем, особого вреда нам не причинил, — для борьбы с засевшей в окопах пехотой пушка современного танка не является самым удачным выбором. Хуже было то, что поднятая снарядами ржавая пыль на какое-то время напрочь заслонила поле боя… а когда она осела, синие транспортеры уже вовсю просачивались в свежеразминированный проход.

По ним никто не стрелял. Ободренная этим фактом, синяя мотопехота бодро ринулась вперед. Капитан Ерофеев позволил им приблизиться на три сотни метров, затем раздалось: «Бронебойщики… огонь!» После первого залпа остановилось три машины, после второго — еще две. Застрявшие позади минного поля танки поддержать свою пехоту не смогли, да и не очень-то пытались — по ним вновь ударили пускачи, и даже самым оптимистичным последователям господ Хасселя-Туруханова стало ясно, что атака захлебнулась.

На подготовку к следующей у них ушло чуть больше двух часов. Артподготовкой удостаивать нас на сей раз не стали — просто на горизонте начали вырастать ровные полоски стрелковых цепей, за которыми маячили серые приземистые силуэты танков.

Судя по неторопливому темпу движения, господа соц-нацики всерьез рассчитывали на тотальное отсутствие у нас чего-либо серьезно напоминающего артиллерию… до тех пор, пока лейтенант Волконский, под чье начало были отданы унаследованные от 619-го батальона тяжелые минометы, не получил очередную прекрасную возможность подтвердить свое право на надпись на крышке хронометра. Конечно, до показателей «цирка братьев Шумовых» его подчиненным было пока еще далеко — те, если не ошибаюсь, в момент разрыва первой мины опускали в ствол двадцатую, — но даже такая скромная «самодеятельность» пришлась синей пехоте весьма не по вкусу. Их запала хватило еще на пятьсот метров, затем к своим старшим собратьям подключились батальонные малыши, и товарищи синие пехотинцы, четко совершив «на-аправо, кругом», продемонстрировали свои способности к бегу.

Бежали они хорошо. К сожалению, не так далеко, как нам бы того хотелось, — всего лишь две-три сотни метров, до своих танков. Те прикрыли их отход дымзавесой. Впрочем, минометчики к тому моменту уже прекратили обстрел, пытаясь сколь возможно растянуть последний глоток, сиречь остатки боезапаса. Когда же химически-желтый дым слегка рассеялся, вдоль всего горизонта засверкали… нет, не штыки, а всего лишь лопаты: господа социал-интернационалисты изволили закапываться.

Пока что счет был в нашу пользу: за два танка, пять бронетранспортеров и экзотического зверя-мостоукладчика мы заплатили всего лишь тремя убитыми и одним легкораненым. Неплохо, но какие-то иллюзии по этому поводу мог позволить себе и, судя по восторженному выражению лица, позволял, разве что прапорщик Дейнека. Остальные же вполне четко осознавали, что две предыдущие попытки взять нас «нахрапом» и пущенная при этом кровь вынудят господ ревюгсоветовцев приняться за нас всерьез и с соответствующими последствиями.

Первым «звонком» стало появление на поле боя, а, точнее, над ним, нового действующего лица — вражеской авиации. Три звена «драконов» беззвучно выплыли из синевы… навстречу им из синих окопов взвилась пара зеленых ракет. Я дернулся было к штабной землянке, где среди прочего хлама осталась коробка с сигналками, но кто-то в соседнем 4-м батальоне оказался проворнее.

Этот нехитрый финт весьма озадачил товарищей военлетов — они еще добрых пять минут ходили над полем боя, пытаясь сориентироваться, на какую из черных полосок траншей им следует вываливать свой смертоносный груз. Поспособствовали им в сем многотрудном занятии в итоге наши же зенитчики: когда один из «драконов», надеясь, видимо, разглядеть полоски погон, снизился почти до земли, по нему застрочили сразу три автомата. Одна из трасс даже сумела зацепить самолет, но «дракон», взвыв форсируемым движком, вырвался из тянущихся к нему цепких белых нитей и «свечой» ушел вверх, под облака, где его сородичи уже заходили на боевой курс.

Бомбили они тысяч с трех, почти с горизонтали и, видимо, потому работа их особого впечатления не произвела: бомбы раз за разом ложились в стороне от наших окопов, а четвертый по счету самолет и вовсе вывалил большую часть своего груза на нейтралке, последнюю же пятисотку положил в траншею напротив нас. Полагаю, в эфире после сего деяния стало весьма густо… от эпитетов, которые соц-нацики адресовали своей незадачливой поддержке.

До полудня мы наслаждались затишьем, — какая-то синяя гаубица, правда, пыталась обозначить «беспокоящий огонь» по нашим позициям, но проделывала сие донельзя лениво, к тому же постоянно давая перелеты. Эту идиллию прервал очередной огневой налет — и на этот раз его целью были уже настоящие траншеи.

Длился он недолго, минут пять, которые, впрочем, показались мне почти часом: когда вокруг тебя перепахивают землю «чемоданами», трудно не скатиться в субъективизм. Наконец, окоп перестал изображать из себя внутренности бетономешалки. Я начал было выкапываться, но тут мне на голову вместе с очередным полупудом земли съехал по бывшей стенке траншеи комвзвода-2. Куртка лейтенанта явственно дымилась, а изъяснялся он преимущественно при посредстве своих любимых «специфических морских терминов». С трудом продравшись сквозь них, я сумел-таки уяснить два факта: тяжелая минометная батарея пожелала всем нам жить долго и счастливо, а мне, как бывшему фельдшеру, приказано явиться в первую роту. Первой роте не повезло. Один из синих «чемоданов», судя по воронке от шестидюймового миномета, угодил точнехонъко во взводный блиндаж, где среди прочих укрывался от обстрела и ротный служитель Гиппократа. Сам он, равно как и семнадцать его товарищей, уж, понятное дело, ни в какой помощи не нуждался: когда сорок девять килограммов оперенного фугаса пробивают четыре слоя земли и бревен, от укрытия остается лишь остро воняющий взрывчаткой кратер, а от людей не остается ничего. Совсем.