Но ведь он жив! Почему же он здесь, а не там, в горах, вместе со всеми? Как же они теперь без него будут?!

Кружилась и дико болела голова, в ушах стояли непонятный гул и звон. Волнами накатывали приступы тошноты.

Закрыл глаза и все пытался вспомнить: что же все-таки произошло. Раз за разом повторял свои попытки восстановить события.

Вчерашний день, ту бешеную гонку по горам он помнил. Но, кажется, это было и позавчера, и за день до этого…

…Чья-то рука легла на лицо, зажав ладонью рот, не позволяя вскрикнуть от неожиданности. Ладонь Глеба нашарила рукоять кинжала, уже наполовину выдвинутого из ножен.

— Тихо, тихо… Не шуми! — послышался едва слышимый голос Анохина. — Проснулся?

Бобров молча кивнул, хотя в кромешной темноте делать это было довольно глупо.

— Да, а что случилось? — чуть запоздало тихо ответил он.

— Шевеление впереди. Аборигены хотят нас прощупать… Чертовы маги прошляпили, едрить их в корыто!

— Сколько?

— Человек триста… Тихонько собирайся и готовься…. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы схватить автомат, проверить», на месте ли дополнительный боекомплект и не разрядился ли случайно за ночь аккумулятор радиостанции.

— Готовы? — снова из темноты послышался едва различимый голос начальника разведки.

— Осталось спальник спрятать, — прошептал старлей, пытаясь на ощупь в темноте свернуть свой спальный мешок.

Спустя несколько минут офицеры уже шушукались в кружке:..

— В общем, мужики, ситуация такая: наши засекли врага. Под нами в «зеленке» собрались две банды общей численностью свыше трехсот человек. Три шамана — не меньше. И много амулетов.

— Чего им надо?

— Чего, чего? Резать нам головы… Я принял решение занять круговую оборону с учетом того, что нападение наиболее вероятно с северных направлений, то есть с нашей с вами стороны. Другого выхода у нас просто нет, особенно учитывая, что «духов» в полтора раза больше и половина наших бойцов первый раз в деле.

Анохин на мгновение замолчал, переводя дыхание.

— Короче, друзья мои, вы останетесь здесь, а я выдвигаюсь в сторону рощицы. Если что, то запомните две вещи: вы включаетесь в работу только после того, как противник выйдет в зону надежного поражения или при непосредственном нападении.

Неподвижно постоял минуту. Затем что-то достал из своего РД.

— Ладно, мужики, потопал я, а то что-то разболтался я с вами… Нужно идти делать дело! — прошептал он каким-то обыденным тоном, словно каждый час уходил в ночные засады.

Потом крепко пожал руки товарищам и растворился в ночи.

А следом за ним приперлись ребята из экспериментального отделения и с лязгом принялись устанавливать свои пулеметы, впотьмах тихо матерясь — деревянные магазины никак не хотели становиться на место сверху ствольной коробки.

Глеб наконец-то туго, как хотелось, свернул спальный мешок, засунул в рюкзак и уселся на него как на пуфик. Не спеша принялся раскладывать по карманам пачки с автоматными патронами. Опыт ему подсказывал, что так будет удобнее, особенно если во время боя придется менять позиции и понадобится очень быстро снаряжать опустевший магазин.

— Сколько у тебя патронов? — поинтересовался Стогов.

— Четыре снаряженных магазина и еще сотня патронов россыпью и в пачках. — Бобров прошелся руками по карманам, проверяя все ли на месте.

— Других указаний не поступало…

— А что?

— Да так… Прикидываю, на сколько нас с тобой хватит. А гранаты какие есть?

Глеб немного помедлил с ответом. Да, гранаты сейчас ему точно не помешали бы.

— Никаких, — чуть слышно признался он. — Не успел разжиться еще… В Октябрьске на складе мне вообще выдали только автомат и всего два магазина. Буров вконец забурел — сидит на оружии, как феодал, на каждую железку чуть ли не личный приказ Макеича требует. Я уж пытался добиться своего, а он уперся и ни в какую. Мол, гранаты уже выданы бойцам, которые их бросают лучше всех, а даром тратить ценный боеприпас не дам, хоть с работы меня снимай! Взял, что дали, и поехал. — Старлей хлебнул воды из фляги, почти беззвучно кашлянул. — Спасибо хоть автомат не отобрали… Хотели же офицерам только пистолеты оставить, мол, не наше дело палить, наше дело командовать.

— Ага…

Глебу не хотелось ничего говорить. Шептать долго — утомительно, да и разговоры вести сейчас совсем некстати. Нужно слушать, думать и просчитывать варианты, пока еще есть время.

«Командир в сложившейся ситуации принял верное решение. Если аборигены полезут, то нас на этом пустыре быстро положат. Народ в основном неопытный. Будут палить очередями в полмагазина, обозначат себя, а возможности для быстрой смены позиций нет. «Старики» продержатся дольше, но для ночного боя нас очень мало. — Глеб поморщился, ощутив знакомый холодок, пробежавший волной вдоль позвоночника. — Если и поспеют вовремя, то зайдут «духам» с тыла. Это и хорошо и плохо. Хорошо для нас — отвлекут атакующих на себя, но и сами окажутся на линии огня. От Анохина помощь придет еще позже. Да, хорошего мало!».

От подобных рассуждений стало грустно. Жестокая штука — война. Рассуждай не рассуждай, а все зависит от какого-то мига. И это будет миг принятия решения и начала действия. Только когда он наступит? И наступит ли? Лучше бы он не наступал никогда и ни для кого, включая их врагов, а если и придет, то уже будет не до грусти или каких-то других эмоций. Выдержка, холодный расчет, мастерство и обыкновенное везение решат все.

Ночи стояли безлунные. Небосвод закрывала довольно плотная дымка, сквозь которую с трудом пробивался блеклый свет далеких звезд.

«Темень-то какая… Как назло! Не видно ни зги, кусты и деревья едва просматриваются. Сейчас даже Стогова не видно, а он рядом лежит… Интересно, а что Георгий просчитал? Сколько отмерил нам? — Старлей тоже решил прикинуть в уме возможные сценарии предстоящего боя. — Если будем стрелять одновременно, то магазины опустеют очень быстро, а если по одному, то дольше продержимся…»

Больше на эту тему думать не хотелось. Что будет, то и будет. И нечего на себя страху нагонять!

Потянулись томительные минуты напряженного ожидания.

Тишина.

Она была везде и всюду. Она давила. Она заставляла вслушиваться в ночь, ловить любой шорох, любой скрип. Но их тоже не было… Хоть бы что-нибудь услышать!

Пум-пум, пум-пум.

Что это?

Это сердце стучит.

А чье это сердце? Твое или товарища сердце отмеряет прожитые мгновения жизни? Уже не понять, не разобрать.

— Если все-таки полезут, будем работать по одному. Сначала я, а потом ты, — послышалось рядом, заставляя вздрогнуть.

Едва различимые в другое время слова сейчас оглушали.