– Именно так, ваше сиятельство. Вы давно звали меня на службу, вот я и решил воспользоваться случаем.

Командующий нахмурился:

– Вы выбрали не самое подходящее время, чтобы проситься на службу. Об этом у нас с вами был разговор год назад. Вы слишком долго думали… Ситуация изменилась.

– У меня были обязательства.

– Разрешите, ваше сиятельство, мы отправим его к остальным, – вышел вперед лейтенант гасконцев.

– Я убью каждого, кто приблизится ко мне! – в ярости прокричал капитан, взмахнув мечом.

– Оставьте его! – приказал Ла Тремуйя. – А сейчас получается, обязательств нет? – хмыкнул командующий. – Ваше появление я могу расценивать как добровольную сдачу. Хотя признаюсь, когда вы воевали на моей стороне, более доблестного вояки мне видеть не доводилось.

Спешившись, кондотьер подошел к командующему и, сняв шлем, произнес:

– Мы можем договориться.

– Любопытное заявление, – скрестил граф на груди руки. – Что же вы можете мне предложить?

– Сражение проиграно, и мы бы хотели избежать напрасных жертв. Я бы хотел беспрепятственно выйти из крепости вместе с моими людьми.

– Хорошо, в знак нашей былой дружбы вы можете уходить, но ваши люди будут уничтожены!

– Это будет предательством с моей стороны… И несправедливостью с вашей.

– Несправедливостью?! – воскликнул граф. – О какой справедливости вы говорите, когда идет война? На поле брани прав тот, кто сильнее. Вряд ли вы считали бы по-другому, окажись на моем месте.

– Если я приведу к вам Лодовико Сфорца, вы гарантируете беспрепятственный выход из крепости мне и моим людям?

– Это единственное условие, которое я могу принять.

Посмотрев на три десятка пушек, направленных на стены города, капитан кондотьеров произнес:

– Я приведу вам Сфорца!

Надев шлем, капитан спрятал под забралом тощее хищное лицо и зашагал к коню, беспокойно перебиравшему ногами.

* * *

Через распахнутые ворота горожане торопливо покидали Новар, зная, что в их распоряжении осталось совсем немного времени. Некоторые из них тащили за собой домашнюю скотину. У одной из женщин при подходе к воротам вырвался из рук годовалый бычок, напуганный пушечным выстрелом. Отловить его не представлялось возможным – он резво бегал по переулкам, высоко подбрасывая задние ноги. Надо полгать, что резвиться ему предстоит недолго, – изголодавшиеся французы сделают из него отменное жаркое.

Кондотьер Уччелло Пауло стоял у ворот и хмуро посматривал на лейтенанта.

– Герцога нигде нет, капитан.

– Не мог же Лодовико в самом деле провалиться сквозь землю! – негодовал капитан. – Искать! Перерыть все дома, просмотреть все подвалы, обойти все сараи! Уверен, что он еще в городе!

Вдруг внимание Уччелло Пауло привлек полноватый горожанин в красном узком плаще с капюшоном, опущенным на самое лицо. В руке он держал клетку с кроликами. Что-то в его облике показалось капитану знакомым.

– Проверьте, что это за человек, – приказал Уччелло Пауло, показав на ремесленника.

– Слушаюсь, господин капитан, – отвечал лейтенант. – Следуйте за мной, – обратился он к стоявшим рядом пехотинцам.

– Покажите свое лицо, – приказал лейтенант, остановившись на пути у ремесленника в красном плаще.

– В чем дело, господа? Мой брат заболел, ему нужно выйти из города, – проговорил его спутник, высокий брюнет с длинными вьющимися волосами.

– Если он не хочет показывать свое лицо, тогда нам придется сорвать с его головы капюшон, – сказал лейтенант, потянувшись к плащу.

– Только посмейте, тогда вам придется отведать острой приправы, – сказал брюнет, выдернув из ножен меч.

– Не надо лишних жертв, Синьорелли… Благодарю тебя за преданность, ты один из немногих, кто остался со мной до конца. – Откинув капюшон, ремесленник произнес: – Что вы хотите, господа? Я герцог Лодовико Сфорца!

– Ваша светлость, прошу покорнейше меня извинить, – произнес подъехавший Уччелло Пауло, – но я должен сдать вас графу Ла Тремуйе.

– Видно, вы позабыли, капитан, что находитесь у меня на службе, – надменно посмотрел герцог на наемника.

– За последние несколько часов много чего произошло.

– Что же такое могло произойти, если доблесть и преданность сделались не в чести?

– В обмен на собственную жизнь и жизнь моих людей я должен передать вас французскому командованию. А уже дальше они решат вашу судьбу. Надеюсь, что она сложится для вас удачно.

– Что за дьявол! Я убью любого, кто хотя бы на шаг приблизится к герцогу! – выкрикнул Синьорелли, размахивая мечом.

Пискнула выпущенная пуля, и Синьорелли, выпустив из рук меч, упал на колени с простреленной грудью. Некоторое время он продолжал стоять неподвижно, цепляясь за жизнь, а потом ткнулся лицом в мостовую.

– Он был хорошим солдатом, – вздохнув, печально проговорил герцог, не привыкший жалеть об утерянном.

– Ваша светлость, – учтиво произнес кондотьер, – я попрошу командующего, чтобы к вам отнеслись, как и подобает относиться к человеку вашего положения. Но это единственное, что я могу для вас сделать.

– Позвольте мне переодеться… Не идти же мне на встречу к графу Ла Тремуйя в таком шутовском наряде.

– Прошу вас, ваша светлость, – показал капитан на небольшую каменную сторожку для вратников. – Там вам будет удобно. Расступитесь!.. Дайте его светлости пройти!

* * *

После непродолжительной беседы с Лодовико, в которой было много шуток, французский король пожелал герцогу приятного времяпрепровождения и, вызвав стражу, распорядился доставить его в замок Лош – одну из самых строгих тюрем Франции – под усиленной охраной.

Крепость, построенная на вершине скалистого утеса, была видна издалека – высокие черные крыши в готическом стиле напоминали заточенные копья. Проезжая мимо круглых высоких башен, Лодовико обхватил голову руками, скованными тяжелыми кандалами, и горестно промолвил:

– Ах, я бедный…

Последующие несколько месяцев, проведенные в сырых подвалах крепости, значительно подорвали его здоровье. Однажды, постучав в дверь темницы, он попросил краски.

Тюремщик, громко рассмеявшись, спросил:

– Ты что, возомнил себя Леонардо да Винчи? – Потом, смилостивившись, бросил на каменный пол длинный кривой гвоздь: – Вот, возьми… Это будет тебе кистью. Тут до тебя сидело немало художников.

Дверь хлопнула, погрузив темницу в полумрак. В самом углу на крохотном столе таяла горящая свеча, пуская тонкую струйку сажи к самому потолку. Подняв гвоздь, герцог подошел к стене, исписанной до самого потолка проклятьями, и принялся выцарапывать надпись: «Я несчастный».