Я понимала, что если разомкну губы, то не выдержу: начну орать, визжать и биться от боли. Даже если просто шевельну пальцем, все мое терпение будет насмарку.

— Белла! Белла, любимая, ты можешь открыть глаза? Можешь сжать руку?

Прикосновение к моим пальцам. Труднее было не ответить, но я лежала, как парализованная. Боль в этом голосе не шла ни в какое сравнение с той, какую Эдвард мог бы испытать. Сейчас он только боится, что я страдаю.

— Может… Карлайл, может, я опоздал?.. — сдавленно произнес он и затих.

Моя решимость на мгновение дрогнула.

— Да ты послушай ее сердцебиение, Эдвард! Оно даже сильнее, чем было у Эмметта. Никогда не слышал ничего подобного, в нем столько жизни. Белла будет само совершенство.

Да, не зря я молчу. Карлайл его убедит. Эдвард не должен страдать вместе со мной.

— А как же… позвоночник?

— Травмы у нее ненамного серьезнее, чем были у Эсми. Яд их исцелит.

— Но она так неподвижна… Наверняка я сделал что-то неправильно.

— Сынок, ты сделал все, что на твоем месте сделал бы я, и даже больше. Не уверен, что мне хватило бы мужества и веры ее спасти. Перестань себя корить, Белла поправится.

Надломленный шепот:

— Она, наверное, очень страдает.

— У нее в крови была большая доза морфия — неизвестно, как это повлияло.

Легкое касание на сгибе локтя. Вновь шепот:

— Белла, я тебя люблю. Мне так жаль…

Я очень хотела ответить, но это лишь усилило бы его муки. Нет, надо дождаться, пока я смогу держать себя в руках.

Все это время огонь продолжал бушевать в моем теле. Зато в голове освободилось много пространства. Появилось место для понимания разговоров, для запоминания происходящего, для мыслей о будущем, хотя бесконечный космос боли никуда не делся.

И еще было место для тревоги.

Где моя малышка? Почему ее тут нет? Почему они о ней не говорят?

— Нет, я останусь здесь, — проговорил Эдвард, словно отвечая на мои мысли. — Они сами разберутся.

— Интересное положение… — ответил ему Карлайл. — Я-то считал, что предусмотрел все.

— Я подумаю над этим потом. Мы подумаем.

— Уверен, впятером мы сумеем избежать кровопролития.

Эдвард вздохнул.

— Даже не знаю, на чью сторону встать. Я бы им обоим задал трепку. Ну да ладно, позже обсудим.

— Интересно, на чьей стороне будет Белла, — задумчиво произнес Карлайл.

Тихий вымученный смешок.

— Не сомневаюсь, она меня удивит. Всегда удивляла.

Шаги Карлайла стихли в коридоре, и я огорчилась, что никто ничего не объяснил. Они специально говорят загадками, чтобы меня позлить?

Я вновь начала считать вдохи Эдварда.

Десять тысяч девятьсот сорок три вдоха спустя в комнате раздались другие шаги. Более легкая поступь. Более… ритмичная.

Странно, что я вообще заметила эту разницу, ведь раньше ничего подобного я не слышала.

— Долго еще? — спросил Эдвард.

— Уже скоро, — ответила Элис. — Она становится гораздо четче. Я хорошо ее вижу. — Вздох.

— Все еще злишься?

— Да, спасибо, что напомнил, — пробурчала Элис. — Ты бы тоже умер от злости, когда понял, что оказался в заложниках у собственной сущности. Вампиров я вижу прекрасно, потому что сама вампир, людей тоже ничего — была человеком, а этих странных полукровок вообще не видно! Жуть.

— Сосредоточься, Элис.

— Ах да. Беллу разглядеть проще простого.

Ненадолго воцарилась тишина, а потом Эдвард вздохнул — по-новому, облегченно.

— Она действительно выживет.

— Ну конечно!

— Два дня назад ты не была так уверена.

— Потому что два дня назад я ее толком не видела! А теперь, когда белых пятен почти не осталось, это ясно, как день.

— Можешь сосредоточиться на моем будущем? Сколько времени на часах?

Элис вздохнула.

— Какой ты нетерпеливый! Хорошо, подожди секунду…

Ни слова, только дыхание.

— Спасибо, Элис, — радостно произнес Эдвард.

Сколько?! Неужели нельзя было сказать это вслух, для меня? Я что, о многом прошу? Сколько еще секунд мне гореть? Десять тысяч? Двадцать? Еще день — восемьдесят шесть тысяч четыреста? Или больше?

— Она будет обворожительна.

Эдвард тихо зарычал.

— Она всегда была обворожительной!

Элис фыркнула.

— Ты понимаешь, о чем я. Взгляни на нее.

Ответа не последовало, но слова Элис меня обнадежили: может, я и не похожа на брикет угля, как мне казалось. По ощущениям я уже давно должна была превратиться в груду обугленных костей. Каждая клеточка моего тела сгорела дотла.

Элис ветром умчалась из комнаты: я слышала шорох ее одежды при движении. И тихое гудение лампы под потолком. И легкий ветерок, обдувающий стены дома. Я слышала все.

Внизу кто-то смотрел по телевизору бейсбол. «Сиэтл Маринерс» вели счет.

— Сейчас моя очередь! — услышала я сердитый голос Розали, а в ответ — тихое рычание.

— Ну-ка, хватит! — осадил их Эмметт.

Кто-то зашипел.

Бейсбол не мог отвлечь меня от боли, поэтому я стала опять считать вдохи Эдварда.

Двадцать одну тысячу девятьсот семнадцать с половиной секунд спустя моя боль изменилась.

Хорошая новость заключалась в том, что она начала утихать на кончиках пальцев рук и ног. Медленно, но хоть какие-то перемены! Выходит, скоро боль отступит…

Плохая новость: изменился и огонь в моей глотке. Я теперь не только горела, но и умирала от жажды. В горле была пустыня. Ох, как же хотелось пить! Нестерпимый огонь и нестерпимая жажда…

Еще одна плохая новость: пламя в моем сердце стало горячее. Неужели это возможно? !

Сердце, которое и так билось очень быстро, заколотилось еще исступленнее.

— Карлайл! — позвал Эдвард. Если Карлайл рядом с домом, он обязательно услышит.

Огонь покинул мои ладони, оставив их нежиться в блаженной прохладе, — ушел в сердце, которое теперь пылало подобно солнцу и колотилось как бешеное.

В комнату вошел Карлайл, вместе с ним — Элис. Я четко различала их шаги и даже могла определить, что Карлайл идет справа, чуть впереди.

— Слушайте, — сказал им Эдвард.

Самым громким звуком в комнате было мое сердцебиение, грохочущее в одном ритме с огнем.