Лесана выметала из клеток птичий помет вперемешку с пухом и не догадывалась еще, что страшный груз содеянного будет мучить ее не день, не седмицу, не месяц и не год. Много лет. Потому что есть раны, которые не в силах залечить даже время. И все эти раны человек наносит себе сам.

Но все же хорошо, что она о том не догадывалась. Потому что пока живет в сердце надежда на прекращение страданий, еще можно как-то жить и терпеть боль. А отчаяние и безысходность – худшие враги, они сковывают равнодушием, лишают воли, и даже смельчак сдается под их натиском.

Пока Лесана грызла себя до трухи, ужасаясь своему поступку, ее друг словно погас изнутри. Что-то безнадежно окаменело в душе Тамира. Сдвинулось навек. Остыло. Заледенело. Будто последняя его связь с миром живых оборвалась резко и навсегда.

Парень не терзался, не мучился. С холодным равнодушием он случившееся принял, отринул и забыл. Сделанного не воротишь. Без толку убиваться и растравливать душевные раны. Нет Айлиши. Не стало Лесаны. Мир не рухнул. Небо не раскололось. Он допустил ошибку. Больше с ним такого не случится. А все остальное – перечеркнуть и забыть.

Он и сам не заметил, что после происшествия в казематах переродился, словно содрал с себя старую, ношеную и уже тесную кожу. Сбросил навсегда и забыл про нее – ненужную, потому как ничего, кроме беспокойства и стеснения, не причиняла. Да еще наставник не то что мягче к нему стал… но прежних подначек и унижений делалось все меньше и меньше. Ядовитый язык Донатоса, конечно, даже Хранители медоточивым не сделают, но жалить своего выуча крефф стал реже.

Тамир стоял над широким столом, на котором лежала огромная туша обратившегося волколака.

Зверь вонял псиной и нечистотами, а его задние лапы с длинными черными когтями безжизненно свисали едва не до самого пола.

Кр-р-р… Нож с сочным хрустом разрезал хрящ.

Колдун отложил клинок в сторону и обеими руками взялся за выпуклую грудину. Надавил, раздавая в противоположные стороны, и резко дернул.

Хр-р-рысь!

Сочный треск, и ребра вывернулись наружу, открывая черное блестящее нутро.

Так… Кишки в корыто. Что там у нас еще? Ага, печень. Печень пригодится. В миску. Почки… Можно, конечно, оставить, но кобель староват. В корыто. Сердце. Отлично. Скользкой от крови рукой он снова взял со стола нож… и в этот миг почувствовал, как на плечо упало что-то холодное и тяжелое, больно стискивая и сдавливая ключицу.

– Я сейчас повернусь, и он эту руку в задницу тебе засунет, – мрачно сказал Тамир за спину.

Сзади раздался смех, но хватка на плече тотчас ослабла.

– Портки не намочил? – поинтересовался из тьмы насмешливый голос.

– Намочил. Щас менять побегу, – огрызнулся послушник, возвращаясь к прерванному делу.

Мертвец позади него развернулся на негнущихся ногах и пошагал прочь, повинуясь неслышному приказу.

Из тьмы к освещенному столу с разделанным волколаком шагнул невысокий светловолосый парень – Лех. Он был всего на год старше Тамира и славился своими мрачными шуточками. То у него разделанный упырь собственные кишки в пузе руками месит, то мертвец с головой под мышкой выныривает из тьмы, пугая тех выучей, кто помоложе и послабее духом.

Тамир не пугался ни разу.

– Чего тут у тебя? – поинтересовался Лех, заглядывая в брюхо оборотню. – Ого! Сердце какое здоровое. Повезло. Хотя кобель немолодой уже. Ладно, пойду я. А ты молодец. Опять не испугался.

– Угу, – буркнул парень, не оборачиваясь.

Лех не видел, как улыбался молодой колдун.

Ничего, пусть этот белобрысый балует. Через два дня ему в мертвецкой прибираться. А у Тамира для этого случая нарочно был припасен знатный подарок. Надысь он упрел, пока пер в подземелье дохлого бычка со скотного двора. Рога у бычка были – самое оно. Но туша почти разложилась, а уж воняла так, что слезы из глаз катились. Тамир ее обихаживал – кропил кровью, чтобы не несло зловонием, кое-где суровой ниткой стянул куски кожи, рога подточил. Получилось прелесть что такое.

Но у Леха все было впереди. И уборка для него уж точно не будет скучной.

Наузник усмехнулся и принялся вырезать сердце.

Сегодняшний день выдался тоскливым и серым. Голодник стоял пасмурный и мокрый; отовсюду текло и капало, а противная сырость расцвела по углам Цитадели склизкой черной плесенью. Лесана поднялась из подземелий наверх. Тяжелое деревянное ведро поставила в кладовую, там же пристроила на гвозде прополосканную тряпку. Когда же настанет последний день ее оброка, провались он пропадом?! За всю жизнь столько полов не мыла, сколько за эти месяцы.

Дарен привлекал выученицу к занятиям каждый день, но тряс вполсилы и чаще заставлял делать какую-нибудь бессмыслицу. Ставил ратиться с самыми слабыми парнями, не наставлял, советов не давал, ухваткам не учил, отмахивался, как от мухи. Послушница про себя злилась, но наказ Клесха блюла свято, хотя и не понимала, зачем креффу выставлять ее никчемной дурой. Из лука била мимо цели, ножи метала так, что все ржали. За то была постоянно ссылаема гневливым наставником на поденную работу. И хорошо, если не пинком прогонял, а только словом.

И вот теперь, отработав дневной оброк, Лесана шла по широкому коридору, уныло глядя под ноги. Жизнь ее была такой же серой, как сегодняшний день. Страх перед Донатосом стал привычным и как-то притупился. Словно пообвыклась она с ним. Притерпелась. А может, отступила эта боль перед другой, которая оказалась острее. Ибо по-прежнему девушка поедом ела себя за случившееся с Тамиром. Сколько раз приходила к нему, скреблась под дверью, стучалась, надеялась вымолить прощение. Ну не каменный же он, должен понять…

Но дверь его покоя навсегда осталась для нее закрытой. А если выученица Клесха и сталкивалась с другом случайно где-нибудь в подземельях, он проходил мимо молча, не отводя и не пряча глаз. Как мимо порожнего места.

От этого едкая горечь разливалась в груди, и чувство вины грызло, высасывало душу. Но ничего изменить уже было нельзя.

И вот пока Лесана, удрученная безрадостными мыслями, брела по пустому широкому коридору и слушала слабое эхо своих одиноких шагов, Встрешник кого-то вынес ей из-за угла поперек пути.

– Вот ты где!

Послушница вскинула испуганные глаза. Она так глубоко ушла в горестные переживания, что совсем запамятовала – Цитадель не то место, где можно забыть обо всем и кручиниться. Плакать плачь, да только, ежели что, защитить себя будь готова.

Девушка отшатнулась, подумав, что наставник Тамира, видимо, решил напомнить о себе, развеять ее сонное уныние, но напротив стоял… Фебр.

Лесана сделала шаг назад и сжала кулаки.

– Чего тебе? – Она смотрела исподлобья, недобро, готовая кинуться.

Фебр не Донатос. Перед ним она не сробеет. Буде потребуется – хребет об колено переломит и не поморщится. Одно дело колдун, от страха перед которым даже сердце сжималось, другое дело – выуч обычный, пусть и из старших. Не так уж она слаба, чтобы ему зубы не вышибить.