Я надменно стоял на высоком холме в тени развевающихся знамен, за моей спиной уходили за горизонт развернутые во фронт боевые фаланги — легионы моих надежд, а передо мной лежал беззащитный, рыхлый, почти уже сдавшийся на волю победителя наивный мир, и я собирался одним ударом, бешеной атакой всех своих идей покорить его. А затем украсить пурпуром своих побед московские улицы и высотки!

Первое время так и было. И главное, все получалось настолько легко, непринужденно, в стиле походки Челентано по пристани в фильме «Блеф», что я было подумал, что так будет продолжаться всю жизнь.

«О, как жестоко я ошибался!» — как бы сказал Шекспир устами своего героя.

И что теперь?! Все упущено, просрано! И сил уж нет! Поздно пить боржоми, когда почки отваливаются!

Что же делать?

Господи! Хотя я в Тебя и не верю, почему так?!

А еще бесконечно скучно! Скучно, поручик!

Скучно, потому что забавная и захватывающая игра в бизнес быстро превратилась в утомительное хождение по кругу в лабиринте, у которого нет ни входа, ни выхода. И еще это головокружительное количество неизвестных, и кровавая бойня разборок и конкурентной борьбы, и непредсказуемый финансовый результат…

Нервы, натянутые струной, готовы лопнуть…

В тот день я впервые подумал о самоубийстве. Просто взял да и подумал. Я сразу понял, что ни при каких обстоятельствах не смогу этого сделать — не из-за страха, хотя и это немаловажно, а из-за того, что слишком горд. Но мысленно я это все-таки совершил и даже испытал попутно ни с чем не сравнимое блаженство: наконец-то долгожданный покой! И катитесь вы все к такой-то матери! Или вы думали, что я не найду способа от вас сбежать?

Упившись пивом, я «поплыл» и заснул прямо в ванной. Тут-то я и увидел этот самый Никробрил-продукт. Сначала я подумал: почему Никробрил-продукт? Какое странное название, даже какое-то аптечное. И почему продукт? Это же не йогурт и не колбаса? Да и имя это совсем ЕМУ не идет. Но потом я внимательно присмотрелся и понял: ёпрст и прочие буквы, действительно вылитый Никробрил-продукт! ЕГО никак по-другому и не назовешь. Как же я сразу не догадался!

И тут же толпа закричала, размахивая руками: «Да здравствует Никробрил-продукт! Даешь Никробрил-продукт!» А потом ко мне подъехали на золотой колеснице Юлий Цезарь и Клеопатра, все такие разодетые, праздничные. Они сошли на землю, и Юлий приветствовал меня, как равного, и сказал мне отеческим тоном:

— Никробрил-продукт — вот что самое важное в жизни! Дерзай, я в тебя верю!

А Клеопатра благосклонно улыбнулась и поцеловала меня в щеку, а потом нежной ручкой стерла с моей перепачканной щеки помаду.

И тогда народ опять возопил:

— Да здравствует Гай Юлий Цезарь! Да здравствует царица Египта Клеопатра! Да здравствует Никробрил-продукт! Даешь Никробрил-продукт!

А потом мы сели пировать, и гостей было не меньше двух тысяч, и я так перебрал, что никак не мог вспомнить, что я хотел Цезарю сообщить. Впрочем, гости тоже перебрали и уже выстроились в длинную очередь к блева-тельницам. Потом я вспомнил:

— О великий император! Забыл тебе сказать: опасайся Брута!

Иронично усмехнулся на то Юлий Цезарь и ответил мне грустно-задумчиво:

— В жизни каждого человека есть свой Брут!..

Очнулся я глубокой ночью оттого, что вода в ванной совершенно остыла и я замерз. Я вылез, запахнулся в халат и юркнул на кухню, где напился чаю с бутербродами. Потом уселся за компьютер и машинально напечатал крупными жирными буквами:

НИКРОБРИЛ-ПРОДУКТ

Тут же вспомнил свой сон: «Хм, странный сон, очень странный! Как это Юлий Цезарь сказал: «В жизни каждого человека есть свой Брут!» Мудро сказано, прямо по-императорски… А этот, Никробрил-продукт, совсем даже ничего. Что-то в нем есть такое… Какая-то таинственная мощь. А еще красота. А еще любовь!»

Что я?

Кто я?

И зачем?

Почему?

И кому это надо?

И ради чего все?

И что делать?

И что не делать? И кто прав? А кто не прав? Кто виноват? Перед кем?

К чему вообще это все? И может, этого не надо?

Здесь бы я добавил:

Зло?

Добро?

Бог?

Дьявол?

Любовь?

Ненависть?

В конце концов:

Жизнь?

Смерть?

Жить в общем-то неплохо. Тем, кто умеет это делать.

Кто умеет наслаждаться каждым мгновением своего бытия, в какой бы мелочи ни заключалось удовольствие. Жизнь она такая… такая… такая в целом офигительная!

А адреналин риска? А игра? А книги? А природа?

Сколько наслаждения в простом дыхании, созерцании, в спокойной поступи!

А сколько удовольствий нам предписано? А как они глубоки, если постараться? И сколько разнообразных тончайших чувств мы можем испытывать?

И все-таки… Что я? Кто я? И зачем?

Эти вопросы я задаю себе бесконечно часто, потому что не могу жить просто так, как все, — лежать в дерьме и хрюкать — спокойно ждать, пока превратишься в подвяленный окорок.

Но почему грусть застилает глаза?

Что такое Счастье? В чем он заключается? Как быть счастливым?

Поверьте! Я не нашел ни одной книги, где есть прямые, честные и исчерпывающие ответы. Одни лживые сопли. На самом деле никто ничего не знает!

А жить все-таки хорошо!

Сколько переживаний и радости в любви!

А азарт соревнования?

Отправившись на свое первое в жизни нормальное свидание, Вовочка не появился ни в этот день, ни на следующий. Я то и дело набирал его домашний номер, но он, к моему глубокому недовольству, был напрочь занят, что, между прочим, красноречиво свидетельствовало о том невообразимом ажиотаже, который инициировало мое объявление в газете.

Что произошло? Может быть, Вовочка меня развел, как лоха? Может быть, вместо свидания, он просто поехал к своим старым собутыльникам и ушел в запой? Ведь на те деньги, которые я ему дал, можно гулять не меньше недели. Или он дома и просто не соизволил мне позвонить? Или с ним что-то случилось?

Я передумал все, что только может прийти в голову такому замечательному фантазеру, как я. В любом случае я не мог найти себе места и страдал из-за невозможности что-либо узнать. Не страх за Вовочку, а чисто любопытство снедало мое сердце.

На четвертый день, утром, перед работой я заехал к нему домой. Дверь открыл его отец.