В кабинете смелые сочетания старинных книжных шкафов, высоких и узких, с навершиями в виде пик и лилий, огромных черных кожаных кресел, в каждом из которых можно утопить по слону, и ультрасовременных конструкций из тонких реечек, дюралевых и алюминиевых планочек; стол с огромной стеклянной столешницей кляксообразной формы, подвижные футуристические светильники все время меняют очертания, а рядом со столом на тумбочке штуковина с экраном – возможно, так и выглядит так называемый «личный компьютер», о котором Покровский читал в «Науке и жизни».

И множество керамических стаканчиков с остро отточенными карандашами, в одном пучок зеленых, в другом красных, в третьем голубых, и машинка для заточки карандашей, к услугам которой академик дважды прибегнул по ходу не слишком длинного разговора.

– Я по поводу вашей покойной сестры, Михаил Александрович.

– От всей души постараюсь помочь. Могу я вам предложить, – академик сделал малозаметный жест, просто, показалось, пальцем пошевелил, и из стены выдвинулась, приятно жужжа, тумба красного дерева, распахнулись створки и заиграли всеми цветами радуги бутылки – пузатые, квадратные, закрученные в спираль, в форме Пизанской и Эйфелевой башен, – немножечко промочить горло? Вы присаживайтесь…

Покровскому почудилось, что академик сделал в слово «горло» ударение на другое «о».

Покровский посмотрел на кресло и сел на стул, тоже антикварный, красного дерева, с прихотливой резьбой, но в нем, во всяком случае, не исчезнешь с макушкой. Согласился на виски с содовой.

– О вас, Михаил Александрович, коллеги глубоко уважительно отзываются в том смысле, что вы взяли к себе жить сестру… в противоречивой ситуации. Не побоялись, так сказать, рискнуть своим положением.

Профессор пожал плечами. Покровскому мгновенно стало стыдно. Профессор говорил приветливо, но все же с элементом легкого снисхождения, как с человеком, который вряд ли может судить об академических положениях.

– «Антисоветская агитация» была у нее статья… – задумчиво сказал профессор. – Как вы сказали, противоречивая ситуация? Дипломатично. Но Варя моя сестра. Что касается отсидки – ее оговорили люди, которые сами…

Не был уверен, что нужны подробности. Спросил только:

– У вас есть сестра?

– Да, – ответил Покровский.

Академик слегка развел руками: о чем тогда спич. То есть он не сказал слова «спич», это в голове у Покровского проскользнуло. Покровский и сам никогда не употреблял этой вульгарной современной фразы, а вот выскочила как знак его неуверенности, некоторой даже и робости перед сиятельным академиком.

– Так с чем же вы пожаловали все-таки, уважаемый товарищ Покровский? – на удостоверение, когда Покровский его показывал, академик, показалось, и глядеть не стал, отмахнулся. А запомнил фамилию.

– Скажите, вам приходилось слышать о Варваре Сергеевне Кроевской?

– Думаю, да, – сразу ответил академик. – То есть сестра никогда не говорила ее фамилии. Но, полагаю, речь идет о женщине откуда-то с севера, с «Сокола», кажется…

– С «Динамо».

– Или с «Динамо». С этой женщиной сестра познакомилась в лагерях, и они много лет дружили. Жива она? – Покровский не ответил, академик продолжил: – Как ее зовут, я хорошо помню, потому что моя сестра тоже Варвара, а моя покойная жена была Сергеевна. Варвара Сергеевна очень помогла моей сестре там, в заключении. Она блатных… гм… блатных женщин остановила, которые на Варвару с ножом пошли. Можно сказать, спасла сестре жизнь. И Варя с ней часто… думаю, не реже раза в месяц. Только странно, я четко помню, что она упоминала церковь на «Соколе»…

Такими несущественными, как бы логичными оговорками, нырками в сторону человек, которому есть что скрывать, часто пытается инсценировать естественность поведения. Довольно часто бывает также, что оперативному работнику это только мерещится.

– Церковь на «Соколе», а жила Кроевская на «Динамо», – пояснил Покровский.

– Ясно. Я спрашивал Варю, почему она не приведет Варвару Сергеевну к нам в гости, я хотел с ней познакомиться. Но Варя отвечала, что Варвара Сергеевна не любит знакомиться с людьми. В каком-то смысле я даже уважаю столь радикальную позицию.

– То есть вы ее никогда не видели?

Академик задумался на мгновение. Благородный профиль, высокий лоб, ясный глубокий взор.

– Думаю, что видел на похоронах. Пожилая незнакомая женщина в черном чуть в стороне. У меня мелькнуло, что это та самая женщина с севера. Не успел к ней подойти, она быстро исчезла. Вы не ответили, жива ли она?

Вежливый, но настойчивый.

– Ее убили, – сказал Покровский.

Академик помолчал. С виду спокойно воспринял.

– Убили… Я, пожалуй, себе налью тоже. Вам?

– Спасибо, у меня еще есть.

– Убили. Прискорбно. Я не будут расспрашивать вас о подробностях. Если они имеют отношение к вашему визиту, вы сами скажете.

– Дело вот в чем: Варвара Сергеевна Кроевская обратилась в Музей древнерусского искусства и предложила в подарок музею икону работы Прохора Чернецова.

Академик взметнул брови – черные, густые, как у генерального секретаря.

– И сказала в музее, что получила ее в подарок от подруги. Не могло ли быть, что она получила ее в подарок от вашей сестры?

– И могло, и не могло, – сказал академик.

– Интересно, – сказал Покровский. – Квантовая механика какая-то. Одновременно и волна, и частица…

– Приятно иметь дело с образованным человеком, – улыбнулся академик. – Сейчас я вам покажу.

Академик подошел к одному из книжных шкафов, вытащил большой предмет, который издалека выглядел как книга, а на деле оказался коробкой из черного картона. Красным шнурком перевязана. Развязал, открыл.

– Вот эта икона, – сказал академик, развернул. Икона еще была завернута в плотную ткань.

Покровский видел такую или похожую… ее несколько раз показывают в фильме о Прохоре Чернецове, глухонемой мальчик прячет ее во время татарского набега, а потом благодаря иконе обретает речь – слезощипательный эпизод! Иконы различать трудно, всегда много золотой и голубой мельтешни, мелких религиозных завитушек, но тут особая резкая композиция. Иисус с раскрытой книгой в руках сидит в кресле на фоне четырех геометрических фигур: прямо за головой золотой круг, за спиной в пол-иконы черный ромб, сам ромб на фоне синего овала, а уж за овалом золотой квадрат. Когда вышел фильм, была даже статья в «Науке и жизни», что этим иконописным сюжетом вдохновились русские авангардисты. Все свое творчество высосали из геометрических фигур. Но они просто воспевали формы, а тут фигуры имеют разные смыслы.

– «Спас в силах» называется этот сюжет, – сказал академик.

– Каждая фигура символизирует какую-то силу, насколько я помню? – спросил Покровский.