А в ее смехе было что-то на диво всеобщее. И в смехе Ксана тоже. Голоса играющих человеческих детенышей. Джим вдруг заметил, что трое взрослых молчат, слушая детские голоса как музыку.

Ондатра коротко, жалобно взвизгнула, и Тереза крикнула Ксану, чтобы подождал. Через секунду ее разгоревшееся потное лицо показалось в дверях.

– Тут Ондатре нужно заглянуть в собачий туалет. Можно мне взять Ксана в машинное, показать, как там устроено?

Машинальное «Бери, конечно» споткнулось об представление: Тереза и Ксан на корабле без присмотра. Джим не думал, что они нарочно что-нибудь устроят – тут он вполне доверял Терезе, – но, вот так разыгравшись, могут нечаянно натворить дел. Машинное отделение старенького, но военного корабля – не самое подходящее место для буйных забав.

– Я с вами, – сказал Алекс, забросив недоеденную тарелку в утилизатор.

Джим повернулся к Терезе, указал ей на Алекса:

– Не позволяй ему играть с инструментами!

Девочка закатила глаза, разглядев сквозь неуклюжую шутку его опасения и отмахнувшись от них. Алекс на выходе хлопнул его по плечу, и Джим, допивая кофе, слушал, как девочка, мальчик, собака и взрослый, переговариваясь и хихикая, уходят к лифтовой шахте, спускаются вниз.

– Спасибо, – сказал Фаиз.

– Всегда пожалуйста. А за что?

– Что даете Ксану на время выбраться из-под крышки. Он хорошо держится, но наши дела ему дорого обходятся. По-моему, он при каждом погружении Кары боится, что она вернется не вся.

– А так может быть?

– Не знаю. Может. Прецедентов в этой области маловато. Даже самую серьезную перемену мы заметим не раньше, чем она произойдет.

– Это чувство мне знакомо, – сказал Джим. Допив кофе, он выбросил грушу.

– И что меня принимаете, спасибо. «Сокол» – прекрасный корабль, и компания, в общем, не из худших, но за несколько месяцев в невесомости я начал грезить долгими прогулками вдоль реки и университетскими кофейнями.

Джим вежливо посмеялся, но в груди у него что-то сжалось. Он набрал код простого завтрака: яичница с бобами.

– Извини.

– За что? – спросил Фаиз.

– Что вы так влипли. То есть ты и Элви. Это ведь я вас втравил в это дело.

Фаиз склонил голову к плечу. Джим помнил его с Илоса, а годы с этим человеком обошлись бережно. Волосы не поредели, и седины в них было куда меньше, чем положено. И морщинки на лице напоминали в основном о смехе. Но сейчас вид у него был задумчивый.

– Я знаю, почему мы здесь оказались. Если на то пошло, нам надо бы сказать тебе спасибо.

– Ну вот, теперь ты надо мной смеешься.

Фаиз долго молчал. И спросил:

– Найдется минутка? Хочу тебе кое-что показать.

Пожав плечами, Джим поставил автоповара на паузу, вместе с Фаизом спустился на лифте в шлюз и через него вышел на «Сокол». Терпкий запашок чужого корабля никуда не делся, но уже не бил в ноздри, как в первый раз. Привычка притупила нюх.

Фаиз свернул по длинному коридору в сторону корабельного реактора и двигательного отсека. Жутковато было видеть знакомый марсианский дизайн «Росинанта», выросший и развившийся в лаконском теле «Сокола». Джиму припомнилась документалка о паразитическом грибке, захватывающем организмы муравьев. Вот бывший марсианский корабль, инфицированный протомолекулой и честолюбивыми замыслами Уинстона Дуарте; он и выглядит похоже, и ведет себя похоже, и его даже можно перепутать с кораблями типа «Роси». Но он уже не тот.

– Ты ведь знаешь, что на время погружений Кары мы Ксана изолируем?

– Знаю, – сказал Джим.

– Решили, что он стал бы лишней переменной. Лишним влиянием, которое пришлось бы учитывать и вносить поправку. Но он еще и контрольная группа. Мы видим, в чем Кара меняется, а он нет, и, может быть, узнаем из этого что-то полезное.

По коридору им навстречу плыла, уткнувшись носом в ручной терминал, темноволосая женщина. Когда она, подняв голову, увидела Джима, в глазах у нее мелькнула паника. Расходясь с ними, она кивнула.

– По-моему, разумно, – сказал Джим.

– А в остальное время мы используем то же устройство для изоляции катализатора. Примерно как на Илосе. У тебя на корабле был образец протомолекулы, имевший доступ ко всем артефактам Илоса. И он щелкнул выключателем. Ты помнишь, что из этого вышло.

– Он пытался доложить о завершении строительства колец.

– Но не сумел, потому что докладывать было некому. Ну вот, у нас тут тоже образец, но Кортасар придумал, как замкнуть его на себя, так что наш артефакт проявляется, только когда нам требуется. Просто и чисто, а?

– Вроде бы так.

Фаиз оглянулся на него. Без тени улыбки.

– Вот здесь мы храним образец. Катализатор. Заходи, посмотришь.

Маленькая, спартански обставленная каюта. На стене закреплен ранец, из него торчит краешек планшета. И кроме него только один предмет, напомнивший Джиму барокамеру для декомпрессии после глубоководных погружений – а то и печь крематория. Чуть больше двух метров в длину, в торце люк. Встроенный в стену камеры экран не светился. Ожил, когда Фаиз по нему постучал.

На экране появилась женщина. Глаза открыты и слабо светятся голубым, смотрят в пустоту. Джим понял – и его словно ударили под дых.

– Это ваш катализатор.

– Я порылся в архиве, – сказал Фаиз, – тайком от Элви. Раньше ее звали Франческой Торрес. Она работала лаборантом в научном директорате. Надо думать, Кортасар ее знал, хотя бы бегло. Что-то с ней случилось. Может, неудача на любовном фронте. Или она всегда мечтала стать балериной, а не сложилось. В общем, она стала попивать и явилась на работу пьяной и буйной.

Домой в тот день уже не вернулась. Очида организовал онлайн дисциплинарное слушание с Кортасаром и главой службы безопасности, и ее запихнули в Бокс, не дав даже протрезветь.

Джим взглянул ей в лицо. Гладкое, но не молодое. А словно разбухшее. Женщина… Катализатор… Франческа открыла рот, словно хотела заговорить, и снова сомкнула губы.

– Лет за пять до того, как Дуарте разыскал и притащил Элви на Лаконию – знаю, по твоей наводке, – эту женщину скормили протомолекуле. С тех пор она такая. Мы сдерживаем свободное развитие, но ее не кормим. Не стрижем ей волосы. Ее не выпускают в туалет. Она не спит. Время от времени мы обдаем камеру жесткой радиацией. И все. Она не человек, как это слово ни понимай. Уже не человек. Мешок из кожи, наполненный протомолекулой.

Джим все не мог перевести дыхание.

– Я тебя морочить не хочу, – продолжал Фаиз. – Предъяви то, чем мы тут занимаемся, нормальной комиссии по этике, они просто вызовут полицию. Мы вышли за рамки научной этики и обычной морали, и я готов утверждать, что прямо сейчас со свистом проносимся за уровень преступлений против человечности. Но я твердо знаю, что могло быть еще хуже.