— Значит, вы отказываетесь писать заявление?

Тот поморщился.

— Поймите, инспектор, я уважаемый в городе человек… Эта девчонка плетет Бог знает что! У меня прекрасная репутация и…

— Я вас понял! Но тогда девушке не будет предъявлено соответствующее обвинение.

Мистер Фонтейн махнул рукой.

— Главное, заберите ее отсюда!

Дрожащую от испуга Терезу вывели на улицу.

— Ну, Мери Келли, — обратился к ней инспектор, — где ты живешь и кто твои родные?

— Никого у меня нет, и нигде я не живу, — прошептала Тереза.

Ее слезы не смутили инспектора.

— Мне придется тебя задержать за бродяжничество и нарушение общественного порядка.

— Но сэр! — Она умоляюще сложила руки.

— Ты и так легко отделалась, запомни!

В ответ Тереза разразилась рыданиями. Ее отведут в участок, быть может, посадят в тюрьму! Что будет с нею и с Барни, маленьким беззащитным созданием?!

Она почувствовала отчаяние, страх, стыд и неожиданную глубокую нежность к своему малышу.

Месяц спустя Тереза бежала по улицам города к дому миссис Вейн.

Утренний свет ложился на лицо девушки и придавал ему мягкость, нежность, то, что оно, казалось, уже утратило… Она сама удивлялась тому, как сильно соскучилась по своему ребенку. Как он, должно быть, вырос! Тереза тихонько засмеялась. Она представила, как возьмет его на руки, прижмет к груди, поцелует…

В самом деле, кто есть у нее сейчас, кроме него? Когда-нибудь он вырастет, станет красивым сильным парнем и будет ее защищать. И какая разница, чей он сын, главное, это ее ребенок, ее кровинка, ее Барни. Возможно, со временем удастся найти хорошую работу и взять его к себе насовсем. И матери она в конце концов напишет…

Тереза так размечталась, что не заметила, как подошла к дверям квартиры миссис Вейн. Женщина была дома, она смотрела на девушку, как на незнакомку.

— Что тебе надо?

— Я… пришла за своим ребенком.

Денег Тереза не принесла, поэтому не знала, как лучше сказать.

На лице женщины возникло неприязненное выражение. Она сложила руки на груди.

— За каким еще ребенком?

Терезой вмиг овладели нехорошие предчувствия.

— За моим, — прошептала она, не сводя тревожного взгляда с лица миссис Вейн, — за Барни.

— Нет у меня твоего ребенка, — спокойно ответила та, и у Терезы разом пересохло в горле.

— Как это… нет?

— Так. Нет и не было.

— Не было?!

Женщина кивнула головой.

— Как! — вскричала Тереза, вцепившись руками в дверной косяк. Глаза ее испуганно бегали. — Мы же принесли его вам вдвоем с подругой, и я платила вам деньги! За мной долг, но я верну…

— Я тебе все сказала.

— Но у меня есть свидетели!

— Кто? Такая же шлюха — твоя подружка? — Женщина засмеялась. — Тебе никто не поверит!

Тереза едва не бросилась на нее с кулаками.

— Стерва! Отдай моего сына! Ты… ты продала его, я знаю! — Она зарыдала.

— Ну вот что, — сказала миссис Вейн, — за твои слова тебя выгнать мало, да ладно, так и быть… За тобой долг… пять фунтов. Если не принесешь мне эти деньги к вечеру, я тебя не видела и не знаю, не говоря уже о твоем мальчишке!

Пять фунтов! Сердце Терезы упало. Да где ж ей взять такие деньги?!

— Я не должна вам пять фунтов! — воскликнула она.

— Я решаю, сколько ты мне должна, — твердо заявила миссис Вейн. — Тебя не было почти месяц, и я, естественно, подумала, что больше ты не появишься. Нашлись люди, согласные взять твоего ребенка, приличные люди, состоятельные, порядочные, у которых ему будет лучше, чем у тебя, потаскухи! Завтра утром они принесут мне деньги, и я отдам им мальчика! Я не стала бы тебе все это рассказывать, но мне тебя просто жалко… Так что смотри сама: придешь первой и с деньгами — ребенок твой, а нет — больше ты его не увидишь! И не вздумай грозить мне полицией, поняла? А теперь пошла вон!

Она была крупной, сильной и без труда вытолкнула Терезу на лестницу.

— Убирайся!

Девушка выбежала на улицу. Внезапно полил дождь, но даже он не смог смыть слез с ее лица. Все внутри разрывалось на части… Она испытала столько унижений и боли, и вот теперь у нее хотят отнять последнее и единственное, ее ребенка!

Тереза в отчаянии побрела куда глаза глядят. Как достать эти проклятые деньги?! Торгуя собой, столько и за месяц не заработаешь, украсть негде, попросить не у кого…

Она пошарила в кармане и, достав последнюю мелочь, зашла в дешевый кабачок. Там взяла стакан кислого вина и пакетик конфет. От вина становилось легче: чудодейственная влага согревала душу и тело. Тереза пила мелкими глотками, время от времени отправляя в рот конфету, а другой рукой размазывала по лицу слезы. Еще совсем недавно она говорила, мысленно обращаясь к Тине: «Я теперь редко плачу, сестренка! Человек льет слезы, когда надеется на чье-то сочувствие, жалость, поддержку. А у меня этой надежды не осталось, я рассчитываю только на себя, а потому должна держаться хладнокровно и твердо».

Но сейчас ей хотелось дружеского участия, хотя бы совета… Она много раз изменяла самой себе, внутренне отказываясь от своих собственных убеждений и слов. Не зря говорят, что сказанное верно лишь в тот момент, когда произносится… Зачем думать о грехах — река времени все унесет, все простится за давностью срока!

И все же… что бы сказала мама, увидев ее сидящей в портовой забегаловке и запивающей горе дешевым вином!

Тереза съела конфеты, пожалев, что их было так мало, выпила последние капли вина и не спешила уходить. Впереди был целый день, который предстояло провести на ногах.

В столь ранний час посетителей не было, и никто ей не мешал. Тереза положила локти на засаленный деревянный стол, сплела пальцы и задумалась. Пять фунтов — для нее целое состояние, а для кого-то — сущий пустяк! Пять фунтов — цена ее дальнейшей жизни, ее надежд.

Кто-то положил руку на ее плечо, и Тереза резко повернулась. Светло-зеленые глаза с удивлением и не совсем уверенной, настороженной радостью смотрели на нее. Даллас! Даллас Шелдон!

Тереза вздрогнула. Оказывается, она еще не до конца лишилась способности испытывать чувство стыда. Даллас наверняка ничего не знает о ней…

А он был все такой же, с юной улыбкой и серьезным взглядом.

— Тереза?! Вот так встреча! Ты… что ты здесь делаешь?

Она пожала плечами. Даллас заметил пустой стакан, потом перевел взгляд на ее одежду — юбку с разорванным грязным подолом, простенькую кофту без рукавов, выцветшую шаль, прикрывавшую голые плечи. На девушке не было не только шляпки, но и даже чулок: изношенные, разбитые туфли были надеты на босу ногу. Сначала Даллас принял ее за пьянчужку-нищенку, спозаранку зашедшую утолить неправедную жажду, а подойдя ближе, узнал по пышным вьющимся волосам. Тереза! Что же случилось, почему она выглядит так, что впору просить подаяние?! Она, его любовь и мечта, с которой он связывал мысли о счастье! Господи, неужели и она втоптана в грязь и бесчестье?!