Она танцевала под «Шторм» Ванессы Мэй. В синем свете прожектора, который как лунный свет плескался в ее многослойных юбках. В ее танце была свобода. Была ли в нем ненависть, если так назвала его Азали? Взмах тонких рук как крыльев птицы, сорвавшейся с ветки. Поворот головы — туда, где оставленная любовь, и взгляд вверх, к небу, где она искала ответа на вопрос: «Почему уходит любовь?».

Волосы качаются из стороны в сторону, словно говорят «нет». Где была любовь, там пустота. Где был свет и тепло — теперь холод и мрак. Стать сильной, чтобы забыть. Стать сильной через ненависть. Ненависть — это отрицание, это борьба с тем чувством, что еще недавно наполняло трепетом все существо. Ненависть к предательству и измене, к слабости, ко всему, что убивает любовь.

К Нему, ранившему душу. И обращение к сердцу, нуждающемуся в защите. Ненависть — обратная сторона любви, когда ее отвергают. Плечи содрогаются словно в рыдании, изгиб тела, как согнутая, но не сломанная ветвь ивы. Разгибается и бьет как плеть. Мягкая ветвь ивы может стать кнутом, если обжечь листья.

Кружение. Все быстрее и быстрее, так что захватывает дух, кажется, Азали сейчас оторвется от земли и унесется с потоком. Так стоят на месте дервиши, потому что Вселенная кружится вокруг них.

Сброс рук, усталость, изнеможение, словно силы ушли. Плачет скрипка, грохочет в отдалении гром. Все дальше и дальше. Стекает вниз как капля, как слеза по щеке, касается пола коленями и ладонями. Ненависть не дает силы, ненависть — сушит сердце.

Возвращение

Я шла по улицам Митина в надежде поймать такси, но редкие машины проносились мимо, никто не тормозил. Опять никчемный дождь, я уже привыкла к ненастью в этом городе-спутнике, который я называла «Северным Гоа». Я плакала, как бедный и больной ребенок, у которого забрали единственную игрушку.

Вчера ещё в глаза глядел,

А нынче — всё косится в сторону!

Вчера ещё до птиц сидел, —

Все жаворонки нынче — вороны!

Я глупая, а ты умён,

Живой, а я остолбенелая.

О вопль женщин всех времён:

«Мой милый, что тебе я сделала?!».

И слёзы ей — вода, и кровь —

Вода, — в крови, в слезах умылася!

Не мать, а мачеха — Любовь:

Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая…

И стон стоит вдоль всей земли:

«Мой милый, что тебе я сделала?!».

Каждое слово — один шаг. Я шла и читала Цветаеву, как заезженную пластинку, начиная снова и снова. Остановилась ментовская машина. Видимо, мой черный кожаный прикид навеял им мысль о легкой добыче.

— Паспорт есть?

— Будете смеяться, но есть.

— Предъявите… Так… И куда Олеся Никитишна, мы направляемся?

— В Москву…

— И документики есть…

Он как-то «затормозил», видимо, надо было снять с меня хоть какую-то дань, но он не знал, как.

— А что, я превысила скорость? У меня нет аптечки и огнетушителя?

Он засмеялся…

— Может, подбросить, до Москвы-то?

— Без обману?

— Да не бойся, нам в ту сторону… — И уже в машине: — Чего, с парнем поссорилась?

— Ага, сказал, что нам не по пути.

— А ты?

— Сошла с поезда на ближайшей остановке.

— Так ты со станции, что ли, идешь?

— Ага… Я тоже села не в ту машину, Дэвид…

Что-то я не внушала им доверия. Но они честно высадили меня на «Соколе». О таком эскорте я даже и мечтать не могла…

— Может, телефончик?

— Сбор персональных данных — административное взыскание до десяти месячных окладов…

Я проходила мимо уснувшей станции метро. Исчезли все лотки с разной мелочевкой, петрушкой, укропом и сезонной ягодой. Завернула за угол, к церкви. Именно здесь я принимала в четырнадцать лет обряд крещения. Села на камушек возле ограды. За решеткой виднелись могильные памятники — здесь хоронили святых.

Достала коммуникатор.

«Остался только один вопрос, который я забыла задать. Вчера я отправила тебе SMS: «Мне очень, очень больно, когда ЭТО пройдет?» И ты ответил мне: ЗАВТРА. Что ты имел в виду? «Завтра»… наступило?».

Экран долго не гас, словно телефон привычно ждал ответа, но ответа не было…

Он научился говорить со мной молчанием. Отсутствие ответа — тоже ответ.

Только бы не сорваться и не написать ему снова. Когда мы пишем, мы рассчитываем на жалость и сострадание. А это человеческие качества, и они неуместны там, где общаешься с нелюдем.

Я включила диктофон в коммуникаторе. Я продолжала говорить с ним, втайне радуясь, что он больше не слышит моих слов. Но я должна была говорить. Боль выходит только со словами… Жизнь превращается в текст. Нажимала на клавишу «стоп», когда не хватало дыхания…

— Просто протяни руку. Просто скажи, что всё это наваждение, что всё это какая-то дурацкая проверка, что всё совсем не так, и со следующей минуты будет, как и раньше. Неужели тебе трудно это сделать? Ты обещал мне Космос, а я оказалась в Преисподней. Ты все время говорил — черные не могут любить. Да, я нарушила законы черных. Мы родились в один день с разницей в один год. На стыке Близнецов и Рака — самого двойственного и лживого и самого чувственного из Знаков. И то, что объединяло нас, развело по разные стороны жизненного ринга. Слишком похожие, слишком зацикленные на суверенитете своего внутреннего «Я», слишком доверяющие ложным авторитетам. Почему ты не спас меня, почему не приложил никаких усилий, чтобы сделать это? Ты хотел, чтобы я сделала выбор сама, но я не готова, у меня нет гарантий, слишком многое было поставлено на карту. Да, мне стало легче, я теперь свободна. Я поняла, что имею право ненавидеть и не должна любить всех только потому, что меня этому учили. Я могу делить мир на черное и белое. И решила оставить тебе выбор — уничтожить меня или быть спасенным моей любовью. Стать белым, как я, ради меня. Как слепа и наивна я была!.. Ты выбрал первое — «уничтожить», DELETE Ты обещал, что, когда это все закончится, вернешь меня в то же состояние относительного спокойствия и счастья, в котором я пребывала. Мы подписали договор. Но ты забрался внутрь меня, я сама открыла все двери, и вывинтил «свечу зажигания» — веру в себя. ТЫ записал на мой жесткий диск основную программу — о моей личной никчемности, наводнил мой мир своими черными «авторитетами». «Если ты усомнишься в магии, почувствовав на себе ее действие, потеряешь всё обретенное». Я усомнилась и потеряла всё, и даже больше, чем владела, — свое будущее. Я теперь поняла, что такое магия — это изощренное изнасилование сознания беззащитного человека. Да, я предлагала тебе отказаться от твоей истории. Поданная заявка рассматривается в установленные законом сроки. И мне известны эти сроки… Вечность… Мои попытки объяснить, что любовь это «просто, когда хочется быть рядом» — говорить до рассвета или молчать, пить остывший чай или курить на балконе, уходить, но оставаться… Это либо происходит с первой встречи, либо так и остается неразыгранной партией. Я согласна оставить эту партию неразыгранной. Я хочу больше, чем могу унести. Ты не можешь дать даже малого, чему я могла бы обрадоваться. Твоя история, твой бэкграунд, твоя боль — только твоя. У влюбленных нет истории, есть только «здесь и сейчас» и свет в конце туннеля. Те, кто пережил клиническую смерть, хорошо знают, что в конце туннеля, и могут рассказать. Там добрые, счастливые, светлые и гармоничные люди, но они говорят: «Еще рано, возвращайся». Когда умирает любовь, мы знаем, нам за тридцать, — это всего лишь «клиническая смерть». Ненастоящая, понарошку, game is not over. Нам просто говорят: «Ты не готов, возвращайся». Я многое предложила, я сказала больше, чем надо. Но ты не услышал. Жизнь — она не кончается после клинической смерти, есть только новое знание: если ты дышишь, значит, не надо сдаваться… каким бы убогим ни казался этот мир.