Главмаг Алферий: А ты как думал. Пентаграмму в активной фазе процесса стереть невозможно. Значит, реактор недоступен не только нам, но и так называемой комиссии. Это хорошо. А чтобы оттуда ничего не полезло — Пентаграмму удвоить. Ты понял?

Заммаг Архипелой (взволнованно): Как не понять? Да только жутко там, внизу…

Главмаг Алферий: А ты не бойся. Далее. Обнаружено наведенное магическое вмешательство извне.

Маг Охрипчук: А именно — структурирующее вмешательство!

Главмаг Алферий: Обнаружен источник вмешательства. (К Учмагу.) Ты принял те меры, которые мы обсудили?

Учмаг: Да, но… Объект оказался неуязвим.

Главмаг Алферий: Я так и знал.

Кто-то из зала: Да о чем это мы?

Главмаг Алферий: О наведенном вмешательстве в процесс трансмутации, болван. Эпицентр трансмутации заблокирован Пентаграммой. Там — активная фаза процесса разупорядочения пространства. Но кто-то одолел Пентаграмму. Я вам прямо, чтобы без иллюзий. Перед нами эффекты не просто спонтанного упорядочения коллоида. Что-то или кто-то целенаправленно его упорядочивает извне.

Маглаб Петрониус: Так перерасход энергии — это не следствие нашей деятельности?

Главмаг Алферий: Нет. Есть Противник. Если победит Противник — материя зачеркнет вас. Всех. Понятно? Но выход есть. Противник имеет знаковый центр на уровне Высокоорганизованного Органического Коллоида. Ликвидация этого центра парализует действия Противника. На восстановление центра ему потребуется немалое время, а времени у него нет, ибо трансмутация. О ликвидации и идет речь. (Пауза.) Ну, ладно. Вангелыч, где сейчас Тать?

Заммаг Архипелой: Татион?

Главмаг Алферий: Да. Разыщи и отправь к объекту в гости. Пусть побеседует, повяжет.

Кто-то из зала: Тать? Этот точно повяжет. Не приведи госпо…

Главмаг Алферий (небрежно): Молчать. (Говоривший падает в обморок.) Так. Это касается всех. Прибыла комиссия — держать языки где положено. Никто ничего не знает, никто ничего не понимает. Секретный эксперимент, ситуация сложная, но контролируется. (Обводит собрание взглядом, удовлетворительно кивает.) Можете теперь разойтись по рабочим местам. Всех сотрудников обзвонить… Нет, письменно уведомить о недопустимости прогулов, под расписку. Вопросы?

Маглаб Евтропий (заикаясь): Ба-батюшка Алферий, к-какое отношение имеет к п-противнику «феномен л-лохматого?»

Главмаг Алферий: Как орудие противника. В магии так — нельзя обезвредить орудие, не уничтожив на соответствующем знаковом уровне центр. Всё, свободны.

(На этом заседание Магистериум Максимус прекращается.)

В этот день Данила Голубцов много удивлялся. Первое удивление — кто-то покушался на его жизнь. Наверное, случилось это глухой ночью. Чья-то злоумышленная рука метнула в распахнутую форточку спальни сосуд-термостат с погубительным веществом. От соударения с полом хрупкое посеребренное стекло разбилось, выпустив на волю смертоносное содержимое. Скорее всего в этот момент и раздался отчетливый хлопок, как бы взрыв, которым и были разбужены соседи снизу, неравнодушные пенсионеры Капитоновы. Вещество, очевидно, растеклось, а может, вскипев, превратилось в едкий газ. И принялось жадно пожирать органику — из форточки повалил черный дым. Через двадцать минут вызванная неравнодушными пенсионерами Капитоновыми пожарная команда проникла в квартиру через окно. Не обошлось без потерь — у пожарного, обследовавшего спальню на предмет выявления источника возгорания, появились признаки сильного отравления: нарушение координации движений, бессвязность речи, обильная рвота и затем — глубокий обморок.

Прибывшие по вызову пожарных дезактиваторы ничего не обнаружили — видимо, вещество полностью прореагировало. В крови потерпевшего были найдены токсины, подтверждающие факт отравления, впрочем, для жизни неопасные; из чего может следовать, что сильнодействующее вещество распалось в считаные мгновения после взрыва, пожарный надышался побочными продуктами реакции. Распишитесь, товарищ Голубцов, под протоколом. Кстати, никого не подозреваете? Враги, брошенные женщины? Где работаете? Ага-а, вот видите. Ну что ж, извините за беспокойство.

Участковый ушел. Данила заглянул в спальню, да так и застыл на пороге. М-да. Жуть.

Надо же что-то срочно предпринять. Вроде воля была, волей я всегда законно гордился. Молчит воля. Сюда бы Глебуардуса — у того есть, да какая! Этот нашел бы кому шею свернуть, да и свернул без долгих справок.

Да, события… Голубцов, а пошли-ка ты всё это в жопу. И вразумительно пошли. Ну, предположим. Посылаю. Тогда что? А вот хотя бы — с чем шел домой? С намерением прокачать запущенные мышцы, принять ванну и прослушать графоманскую драму Тимоши. Итак, мышцы напрягать не стану, ванна подождет, а вот кассету — отчего ж не послушать. Воображаю!

Данила перебрался в гостиную, скормил кассету музыкальному центру и понудил того к звуковоспроизведению. Динамики напряглись, зашипели, и, как бы споря с этим невразумительным белым шумом, раздался самоуверенный, столь любезный сердцу Голубцова, голос Тимофея Горкина:

— «Пускай Вселенная остывает!» Драма-трагедия с вместопрологом и собственнопрологом, в единственном акте…

Данила слушал, вслушивался и понемногу успокаивался. Что-то необычное проступало за графоманскими излияниями «русского шекспира», хорошо бы расспросить Горкина, как оно к нему всё пришло. А сейчас надо предпринять… ну хотя бы символические шаги к восстановлению разрушенной спальни.

Позвонил Саше Покинтелице, другу детства, занимающемуся профессиональным дизайном жилых и офисных помещений:

— Алло, Шура, это Данила. Ты как, у своих нуворишей не сильно занят? Само собою? Надо бы мне спальню подлатать. Да враги тут обнаружились и разрушили дотла. Нет, работы не много, ты мои запросы знаешь. Да хоть когда удобно. Да, по вечерам. Это само собой. Ну, бывай.

А теперь не мешкая на кухню: изготовить яичницу, двойную, нет, тройную, растопить добрый кус маргарина; пока он кипит-шипит, бросить щепоть специй; вот так. Вослед накидать нарезанным помидором и пропарить. А только лишь изжарится, сразу же и употребить. Но этого, конечно, нам мало, так что пока суть да дело ставим воду на спагетти.

Вода на спагетти неторопливо приближается к точке кипения, яичница уж употреблена — заполнить бы паузу. Данила покружил по кухне, нет, все-таки охота — осмотреться там, в спальне, ощутить, восчувствовать: так раненого тянет заглянуть под бинты. Но теперь уж без соплей.

Спальня была не просто обгоревшая. Казалось, кто-то усердно водил чадящим факелом по стенам, по потолку, по паркету, по кровати, оставляя замысловатые аспидные узоры — таинственные знаки или неведомые письмена; чуть ли не тайное жертвоприношение втайне от самой жертвы: забыли пригласить. Дисплей компьютера обугленным обмылком торчал из лужи расплывшейся клавиатуры.