«Красывая ты! У…фа! Вундеба![55] Слядкая!»

Как правило, красотка чувствовала себя польщенной и становилась готовой на всё. При этом не подозревала, что была не первой, кому Рознер признавался в своих чувствах, не щадя сил своих. Наоборот, с каждым разом в нем рождалось новое рвение и пылкость к полу, который он так боготворил. Мне все увлечения дяди Эдди не нравились, и я – на все его расспросы о внешности той или иной дамы – отвечала однозначно резко и с дерзостью: «Да ничего в ней нет хорошего!» Рознера это умиляло, и он начинал громко смеяться. Однажды, увидев слишком хорошую реакцию на мой ответ, я решила его по-настоящему обидеть и сказала: «Она-то красивая, а ты для нее стар!» Ой, что тут было! Дядя Эдди несколько дней со мной не разговаривал и выгонял меня из своей комнаты каждый раз, когда я пыталась туда зайти, чтобы помириться с ним…

Российские женщины – особые женщины. В старину бабы в деревнях говорили: «Ведь это какое счастье великое, когда есть кого провожать, кого дожидаться…»

В конце шестидесятых у Эдди появляются сразу два сильных увлечения – пианистка Регина Ш. и певица Евгения Завьялова (псевдоним Петрова).

Евгения Завьялова:

Был 1968 год. Когда мы с трио (трио «Гармония») поступали во Всероссийскую творческую мастерскую эстрадного искусства, ее возглавлял Георгий Виноградов, а председателем приемной комиссии был Эдди Рознер. Мы очень понравились ему правильным интонированием.

– От чистоты звучания у меня чуть не лопнули перепонки, – пошутил «царь». У нас был выбор: или учиться, или идти на профессиональную сцену. Но так как одна из нас уже успела получить музыкальное образование, решили не терять времени и пойти к Рознеру. Пели эстраду, классику, создавали фон – подпевали солистам. Бэк-вокал, как сейчас говорят. В 1969 году я в оркестре осталась одна. Оркестр шикарный, музыка красивая, джазовая. Джаз, конечно, был в моде. Но не для всех, не каждый понимал, что это такое. Кто-то в джазе вовсе не разбирался, но имя Рознера привлекало публику. На меня и Рознер, и оркестр производили магическое впечатление. Я ходила как завороженная. Он был гениален – как интерпретатор, как руководитель, я видела со стороны, как он общается с музыкантами, как его любили, уважали, боялись. Его не могли окружать посредственные музыканты, плохие певцы.

Евгения Завьялова

В нем было много необычного, многое сочеталось, он был очень разным. В какие-то моменты мог быть близким другом, родным человеком, мог быть очень сердитым. Он был болезненный человек, но человек, который чувствует свое призвание, забывает обо всех горестях и болезнях, выходя на сцену. Мужчины его любили и уважали, а женщины просто обожали. Однажды мы приехали в Куйбышев, за кулисы пришли зрители, которые были ему знакомы по лагерным временам, и он их очень трогательно принимал – как родных и близких людей.

Во время выступлений в летнем театре в Одессе пожилые одесситочки из первых рядов с очаровательным апломбом спрашивали:

– Эдди, как это вы не старэете?

Видимо, в Росконцерте у Рознера были недоброжелатели, складывалась неблагоприятная, напряженная обстановка, какие-то интриги, козни. Он об этом не распространялся. Наше дело – творчество. Его убедили в том, что нужно возвращаться в Белоруссию. Потом он сам себя убедил, поверил в то, что нужно возвращаться в Германию. В таком возрасте переехать в другую страну совсем непросто.

Он был очень внимательный… Мог иногда озорничать, хулиганить как мальчишка. Тридцать пять лет разницы. Разве могут быть отношения с человеком, который на столько лет старше? Я себе этого даже в мыслях представить не могла… Странно, почему он вообще обратил на меня внимание… Представьте себе, сколько было людей, ревновавших его, злившихся, их бесило это всё… Хотя к женщинам он по определению относился как к существам, которых нужно носить на руках, воздушным, красивым, нежным… Осуждать нельзя. Это раньше я удивлялась, почему у мужчины есть жена и в каждом городе – любимая женщина. Для творчества любому талантливому человеку нужна муза. Вот только удержать музу на несколько лет дано не каждому.

…Я считаю себя счастливой. Есть такой традиционный вопрос: прожил ли бы ты тот или иной отрезок своей жизни по-другому, если бы мог вернуться в прежние времена? Я бы эту часть моей биографии не меняла. Мне есть что вспомнить, самые яркие мгновения судьбы. Для меня такие мгновения – годы работы в его оркестре.

Со временем незначительное уходит, главное остается. Каждый день я вспоминаю маму и Рознера. Двух людей, которые, как мне кажется, до сих пор ведут меня по жизни. Он где-то живет. Мне не верится, что он ушел. Он был молод душой. Храню и перечитываю его последнее письмо. Это была точка, на которой все оборвалось. 1973 год. 23 мая. Нью-Йорк.

«…Я уже с 14 мая здесь… На Майами-бич было просто чудесно. Это большой интернациональный курорт с пальмами у океана. Жизнь неимоверная, доллары на каждом шагу, но, слава Б-гу, их достаточно… Нью-Йорк – гигантский город… я встретил сотни друзей и знакомых со всего мира… К сожалению, я тебя больше не увижу, а это страшно… Желаю тебе от всего сердца большого счастья, успеха и благополучия. Нашу маленькую мамочку целуй от меня крепко. Пожелай ей здоровья и здоровья, сто лет только здоровья…»

Когда все тебя потеряют

3 октября 1972 года была наконец-то подписана в печать монография Алексея Баташева «Советский джаз». До этого рукопись пережила бесконечные обсуждения в высокой комиссии. От автора требовали не злоупотреблять иностранными терминами, делать упор на идейно-социальные различия между западным джазом и отечественным, а также не допускать «совершенно неуместную объективность», упоминая в книге всяких «политических перебежчиков». Под перебежчиками комиссия подразумевала контрабасиста Игоря Берукштиса, игравшего когда-то у Саульского в оркестре ЦДРИ и в ансамбле Андрея Товмосяна. Берукштис первым из отечественных джазменов без спроса «ушел на Запад».

Заслуженный артист БССР Эдди Рознер в отличие от Берукштиса попросил, чтобы его отпустили. Комиссия знала, что трубач сидит на чемоданах и скоро уедет. Выкинуть из книги любое упоминание о нем было невозможно, поэтому решили ограничиться основными вехами и обойтись без фотографий.

Тем временем Гостелерадио готовило циркулярные списки «композиторов, поэтов и исполнителей, записи которых в настоящее время по различным причинам сняты с вещания». В основном в черные