Кровь стекала с обугленного бревна и пропадала в черном мху, и у Хагира становилось все теплее и теплее на сердце. Он верил, что жертва его согрела умерших, что они слышат его, но больше не потянут к себе руками призраков. Он – молодой, живой побег могучего древнего дерева, ему расти и расти… Конечно, были в том дереве и дурные ветки, и ствол его искривлялся, и дупла имелись… Но иначе и не бывает, все живое растет и развивается через трудности, а значит, кривится и пачкается. Только мертвое может быть совершенно, да только кому от него тепло? А в целом ствол здоров и корни глубоки. А значит, отчего бы старому корню не дать еще целую рощу побегов?

Потом приносили жертвы Бергвид и Фримод ярл; Бергвид обронил лишь несколько слов, прося благословения у материнского рода в борьбе за наследство отцовского, зато Фримод ярл произнес пылкую и красочную речь: упомянул и «борьбу за правое дело», и «радость помочь достойному», и что «честь – богатство благородного человека», и что «подвиги – дорога к бессмертию». Даже героев древности не забыл. Но Хагир слушал его одним ухом: главное сказал он сам. Не чужака Фримода ярла, даже не Бергвида, из которого еще неизвестно что выйдет, а себя самого, истинного Лейринга, он чувствовал обязанным возродить эту некогда многолюдную и живую усадьбу. Хотя, может быть, где-то совсем на другом месте. Он не видел этой будущей усадьбы, но ощущал ее в себе, как живое, теплое зернышко, способное прорасти в подходящих условиях, и этот новый запас жизненных сил делал все другим: вечер стал светлее, воздух теплее, и даже мрачное, замкнутое небо смутно обещало что-то…

– Ну, как, понравилось наследство? – спросил его Гельд по пути назад.

– Не знаю, – ответил Хагир. Ему не хотелось даже Гельду рассказывать о старухе Йорунн: при всей своей неприглядности, она теперь была его драгоценной тайной, его отзывом из прошлого, который принадлежал только ему. – Пожалуй, если у меня когда-нибудь будут на это средства, я построю новую усадьбу Лейрингов в другом месте. Не хочется тревожить то, что здесь лежит. Здесь слишком много прошлого.

– Это верно, – согласился Гельд. – А я вот стоял тут и думал: а прошло ли это прошлое, если я, тот же самый, стою на этом же месте и очень хорошо помню, как тут все было?

Наутро дул южный ветер, и все три корабля подняли паруса. К вечеру они оставили Острый мыс далеко позади, и на второй день ночевали в той самой усадьбе, где Бьярта повстречала Гельда. Еще через несколько дней они оказались уже в окрестностях Березняка. По пути они расспрашивали, не слышно ли чего о фьяллях, но прибрежные жители отвечали, что пока никто не показывался. Несмотря на укоротившийся зимний день, за сутки старались покрыть как можно большее расстояние: плыли и в утренних сумерках, и вечером при свете луны. Квитты хорошо знали свое побережье, и плавание в некотором удалении от берега ничем не грозило. Всем хотелось приблизить конец путешествия: Бьярте не терпелось поскорее увидеть детей, Фримоду ярлу – врагов.

Наконец до дома остался всего один переход. Орел Хресвельг за несколько дней непрерывной работы утомился, ветер дул слабо, и гребцам опять пришлось налечь на весла. Именно сейчас, в двух шагах, как говорил Стормунд, от дома это было особенно обидно. Но нет худа без добра: если бы корабли шли под парусами, люди могли бы не заметить на маленьком лесистом выступе крошечную человеческую фигурку.

– Посмотрите, там какой-то тролль пляшет! – крикнул Бранд Овсяный. – Наверное, заклинает бурю!

Маленькая фигурка просто выходила из себя; махала руками, подскакивала, чуть ли не рвалась броситься в воду.

– Он от нас чего-то хочет! – решил Гьяллар. – Не помню, чтобы у нас под боком водились такие надоедливые тролли.

– Бьярта! Иди погляди! – хохочущий Стормунд звал жену. – Ну и потешно же прыгает! Ты смотри, чего выделывает!

– Надо подойти поближе! – крикнул Хагир от рулевого весла. – Может, там какое-то несчастье.

Бьярта подошла к борту, откуда было лучше видно, прищурилась, потом вдруг ахнула и завопила:

– Ты совсем ослеп! Не узнаешь родного сына! Это Коль! Это мой сын! Гребите скорее к берегу! Вы что, не видите! Скорее!

Крича и протягивая руки, она так отчаянно билась о борт, что, если бы Стормунд вовремя ее не поймал, вполне могла бы свалиться и бежать к ребенку прямо по воде.

– Корабль, корабль во фьорде! Похоже, Стормунд Ёрш возвращается!

Тюра уронила ложку и поспешно обернулась к двери. Фьялли толпой бежали из гридницы, даже великий герой Ормкель выскочил, на ходу вытирая бородку рукавом.

– Идет корабль! – повторял фьялль, один из тех, кто оставался в дозоре охранять «Златорогого» и подступы к усадьбе. – Идет, уже скоро будет здесь. Скамей на пятнадцать, людей на нем человек сорок. Стормунда не видел.

– Какой у вас корабль? – настырно спросил Ормкель, заметив Тюру.

– «Волк» на четырнадцать скамей, – пробормотала она, вспоминая Ульвмодово имущество, сданное Хагиру и Бьярте за седьмую часть добычи. – Зеленый линялый парус…

– Они на веслах, но волк на штевне, – подтвердил дозорный.

– У него было сорок человек?

– Вроде того, – пробормотала Тюра.

Сердце стучало сильно и даже болезненно, и она прижала к груди сжатый кулак. Они все-таки вернулись… В это уже не верилось: казалось, они не вернутся никогда и она навсегда останется в усадьбе с фьяллями. Эти четыре дня, что дружина Ормкеля провела здесь, Тюра прожила, как бы ступая по тонкому льду. Побывав по соседству, захватчики привезли множество съестных припасов, и целыми днями Тюра хлопотала над котлами и сковородками: шестьдесят человек накормить нелегко! Но эта занятость стала для нее благом, так как не оставляла времени для страхов. Искать расположения фьяллей ей не позволила бы гордость, а притворно улыбаться и втайне обдумывать, где бы достать яду, у нее не хватило бы ни смелости, ни воображения. Поэтому Тюра просто занималась делом, без улыбок и без проклятий, не спорила с распоряжениями Ормкеля и тем не побуждала его доказывать, что хозяин в усадьбе именно он. И угадала: Ормкель был слишком занят сбором дани, а его дружина была приучена не лезть вперед вожака. У фьяллей это вообще не принято. Очень собранное племя. Хагир говорил, что достоинства врага – твоя головная боль. Но иной раз, как выяснилось, совсем неплохо иметь врагами собранных и послушных вождю людей. Богиня Фригг! Да кто же придумал, что она, вдова с девочкой и кучкой напуганной челяди, должна противостоять вооруженной дружине!

Дни тянулись медленно, и Тюре уже казалось, что это теперь навсегда. Появление «Волка» оказалось для нее не меньшей неожиданностью, чем для фьяллей. Прижавшись к посудным полкам, чтобы не быть затоптанной суетящимися фьяллями, она всматривалась в их взбудораженные и веселые лица и дрожащими пальцами теребила край передника. Богиня Фригг! Они рады возвращению хозяев, а она встревожена, все наоборот. Еще бы им не радоваться – они уже предвкушают легкую победу. А она не уверена, что они ошибаются. Хочется надеяться на лучшее, но силы явно неравны. Хоть бы Стормунд вовремя все понял и сообразил отступить, поискать где-нибудь помощи… Да где ее теперь найдешь? И нечего надеяться: смелости в нем всегда было больше, чем благоразумия, он увидит таких гостей и полезет в драку… Что теперь будет? У него не больше сорока человек, а тут шестьдесят… Что будет?