– Скажите, пожалуйста, во сколько отправляется дилижанс до Сиднея? – спросила я.

Кто-то из мужчин у меня за спиной крикнул:

– В десять, самое раннее… А так может и в одиннадцать… Или в полдень… Мало ли что в дороге может приключиться.

Мужчины засмеялись.

– Колесо может поломаться, – подхватил один из них. – А можно призрака Неда Келли встретить.

Кажется, им всем показалось, что это удачная шутка, и они засмеялись еще громче.

– Но в воскресенье можно не приезжать, – сказал один из них. – По воскресеньям дилижанс не ходит. По вторникам тоже. А по понедельникам ходит, еще по средам и субботам.

– Спасибо. Вы очень помогли.

Они снова чему-то рассмеялись.

Мы вышли к лошадям. Фелисити заговорила, только когда мы отъехали от трактира.

– Вы уезжаете, да?

– Я ведь и не должна была остаться, верно?

– Я не думала, что вы уедете так скоро.

– Я еще не уехала. Просто хотела узнать, когда ходят дилижансы.

– В доме об этом знают.

– Я подумала, что лучше сама разузнаю.

– Эти ужасные мужчины… – начала она.

– Не такие уж они плохие, правда. Они же рассказали о том, что нас интересовало. Я думаю, вы со временем привыкнете к ним. Просто у них другие манеры, вот и все.

– Никогда я не привыкну к этому.

– Ну что вы, привыкнете.

– Анналиса, вы же не уедете домой… пока что?

Я заколебалась.

– Кто знает, вдруг они не захотят, чтобы я у них надолго оставалась. Я же, в конце концов, просто гость.

– Мне показалось… мой муж… Вы ему нравитесь.

– Да? Я ничего такого не заметила. Он все равно не захочет, чтобы я злоупотребляла гостеприимством.

– Пообещайте, что не уедете… пока.

Я не ответила.

– Вы же знаете, что я приехала сюда, чтобы узнать судьбу брата.

– Да, знаю.

– Здесь я ничего о нем не узнаю.

– Останьтесь, хоть немножечко… И вы же не уедете, не попрощавшись со мной, правда? Я не переживу, если однажды проснусь утром и… окажусь одна.

– Обещаю, я не уеду, не попрощавшись с вами.

На этом разговор закончился. Фелисити подтвердила мои опасения: она очень напугана.

Прошло несколько дней. Я начала понемногу понимать, какие люди меня окружают. И чем больше я узнавала, тем сильнее мне хотелось уехать.

Много раз я уже собиралась сказать Фелисити, что должна ехать. Но потом вспоминала, что сама воспользовалась ее путешествием, чтобы попасть в Австралию, и понимала, что не могу оставить ее, когда так нужна ей. Только не знала, что могу сделать, чтобы освободить ее от человека, за которого она вышла замуж. Мне лишь оставалось проводить с ней время днем.

Я начала привыкать к горячему полуденному солнцу, к тучам мух, слетавшихся отовсюду как будто специально, чтобы докучать нам, к запаху жарящегося мяса. Можно было подумать, что они питаются одним мясом. Мясо было неотъемлемой частью этого места вместе с кухонным жаром, дрожжевыми лепешками, пекущимися на углях, и голодными собаками, которые бродили по двору и посматривали на нас свирепыми глазами, пока не привыкли к нашему присутствию. Я их все время подкармливала объедками, и через какое-то время они уже бросались ко мне и радостно виляли хвостами, стоило мне выйти на порог. Вокруг было много мужчин. У всех были загорелые лица, все носили соломенные шляпы, некоторые – с сеточками против вездесущих мух. Иногда они заходили в дом или сидели во дворе, или играли в карты и пили эль на кухне. В хозяйстве было великое множество овец, казалось, миллионы, потому что Уильям Грэнвилл «занимался шерстью».

Часто, как и говорила миссис Макен, еду готовили во дворе. Они набивали большие металлические ведра бумагой, поджигали ее и жарили на огне мясо. Жир, стекающий с мяса, поддерживал огонь, но все равно они предпочитали есть мясо наполовину сырым. Они распевали песни, «Ботани-Бей» и что-то про кенгуру, а увидев нас, принимали насмешливый вид, за которым, как мне представлялось, скрывалось восхищение пополам с возмущением.

Уильям Грэнвилл часто проводил время с ними. Вечерами они сидели во дворе, и мне через окно были слышны их разговоры. Они смеялись, громко говорили, часто затягивали песни… и все время пили.

Я, лежа на кровати, слушала их и обещала себе, что уеду в Сидней ближайшим дилижансом. Поселюсь в гостинице до среды и потом поплыву на Карибу.

Но наступало утро, я видела Фелисити и понимала, что пока еще не смогу ее оставить.

Неделя, которую я там провела, показалась мне месяцем. Я часто выезжала верхом на прогулку. Фелисити всегда каталась со мной. Несколько раз мне казалось, что она готова довериться мне, но откровенного разговора так и не случилось. Я уже решила, что, когда буду прощаться с ней, скажу ей: «Если эта жизнь так ненавистна вам, едемте со мной».

Впрочем, у меня возникали некоторые сомнения относительно того, правильно ли советовать жене бросить мужа.

Тем временем меня все больше захватывала здешняя природа. Она была полна контрастов. Здесь столько всего прекрасного! У меня захватывало дух от удовольствия, когда я видела огненные деревья с яркими кораллово-красными цветками или наблюдала за полетом серокрылых розовых какаду, которых здесь называли «гела». Это была настоящая, первозданная красота. Но были здесь и многие мили зарослей непроходимого кустарника, болота, кишащие насекомыми, не похожими ни на что из того, с чем мы сталкивались дома, где уже привыкли к волосатым паукам, маленьким сороконожкам, заползающим в дом, и, естественно, к мухам. Не доставляло мне удовольствия видеть и Милли Макен, которая бесшумно ходила по дому и бросала на нас настороженные взгляды, полные затаенной злобы. Но больше всего мне не нравилось присутствие Уильяма Грэнвилла.

Была ночь седьмого дня моего пребывания в этом доме. Мужчины сидели во дворе, пили и разговаривали. Время от времени раздавались взрывы хохота. Близилась полночь.

Я всегда ощущала определенное беспокойство до тех пор, пока Уильям Грэнвилл не уходил в спальню, которую делил с Фелисити, и лишь после того как за ними захлопывалась дверь, я начинала чувствовать себя в безопасности и засыпала. У моей двери ключа не было, и я опасалась, что он может зайти ко мне.

Наконец на лестнице раздались грузные шаги. Он поднимался, что-то бормоча, и я догадалась, что он выпил больше обычного.

Потом я услышала, как закрылась дверь спальни. Я лежала, в очередной раз убеждая себя, что теперь уже наверняка можно начинать планировать отъезд, и решила, что утром обязательно поговорю с Фелисити.

Размышляя о том, что буду говорить, я услышала, как открылась дверь. Тут же насторожившись, я встала с постели и замерла, прислушиваясь.