Карен быстро освоилась в «Лесной хижине» и стараниями Фэй даже пересмотрела свои феминистские убеждения, отвращение к ведению хозяйства и презрение к тем, кто его ведет. По крайней мере, сказала она Линн, когда эта несчастная натирает полы, это меньшая из ее проблем. Она договорилась о встрече Фэй с Гризельдой Купер, и они втроем зашли в кафе «Европлэйт». Разумеется, Фэй подгадала, чтобы в тот же день Стивен вылетел из «Гатуика» в Брюссель, испытать новый «Флайфаст 355 Стратослайсер», недавно приобретенный «Морскими авиалиниями».

Обед пошел на пользу хотя бы тем, что Фэй оттаяла, на щеки вернулся румянец, в глазах появился блеск. Она не выходила никуда с друзьями с тех самых пор, когда Стивен запретил ей видеться с Джейн Эндрюс. Гризельда предложила ей персональный сигнализатор, который носят на шее, но Фэй сказала, что Стивен его сразу заметит и разобьет вдребезги, а ей еще и достанется. Карен заметила, что Фэй наконец-то свободно заговорила о домашней ситуации. Это перестало быть тайной за семью печатями, доверить которую можно лишь близкой подруге.

Об этом знали даже соседи. Их предупредили, по правилам операции «На страже боли». Карен лично попросила ближайшую соседку, Мойру Уингрейв, о содействии, но та возмутилась и сказала, что даже думать не может о том, чтобы ввязываться в отношения супругов, и тем более это не принято в таком элитном районе, как Плоуменс-лейн. Но другие обитатели элитного района возмущались меньше и оказались сговорчивей.

— Не думаю, что стоит рассчитывать на соседей, — сказала Карен Вексфорду. — Это ведь не панельный дом с картонными стенами. Он может забить ее до смерти, и никто даже крика не услышит. Там же две сотни ярдов густого леса.

Сам Вексфорд расследовал дело эко-воинов, но на досуге часто думал о «Лесной хижине». Он спрашивал мнение жены, Сильвии и даже младшей дочери, Шейлы. Шейла сказала одно — если бы близкий человек ударил ее, то очень скоро кто-то ударил бы его самого. Но Вексфорд знал, что в данной ситуации все не так просто. Дело Девенишей вела Карен, но он тоже заходил к Фэй и как можно деликатней расспрашивал, как ей сейчас живется, и приглядывался в поисках следов жестокости мужа, о которых ему рассказала Сильвия.

Он присматривался и к следам иного рода. Но после возвращения Санчии синяков на лице Фэй не появлялось. Конечно, он понимал, что домашние тираны умеют бить, не оставляя следов. И он заметил то, на что, похоже, не обратила внимания Карен. В разгар лета Фэй продолжала носить закрытую одежду с длинными рукавами и длинной юбкой. Вексфорд ни разу не видел, чтобы она обнажила плечи или даже руки по локоть, а ведь ей всего тридцать шесть. Правда, так тщательно скрывать тело она могла не только из-за синяков и ушибов, но и потому, что Стивен Девениш требовал от нее чрезвычайной скромности, в духе шейкеров[35]или ирвингитов.[36]Иногда Вексфорд спрашивал, все ли хорошо, она прекрасно понимала, что он имел в виду, отвечала «да» и говорила, что не стоит из-за нее волноваться.

Выследив группу радикальных зеленых, которые из самых благих побуждений уничтожили поля генетически модифицированного рапса и льна, и арестовав их по обвинению в злоумышленном причинении вреда, он опять вернулся к семье Девенишей. Интересно, получал ли Стивен Девениш новые письма с угрозами? Если таковые вообще были. Вексфорд не слишком верил в существование этих оскорбительных анонимок, от которых получатель, по его словам, сразу избавлялся. Не исключено, что эти письма существовали только в параноидном сознании Девениша.

Он до сих пор не знал, что произошло между Стивеном и Фэй, когда в день возвращения Санчии их оставили наедине. Этим она не делилась ни с ним, ни с Карен, сказав лишь, что муж чаще стал называть ее сумасшедшей и ненадежной матерью, но сопровождал ли эти упреки ударами, не уточняла.

В начале июля Санчии исполнилось три года, и она наконец заговорила. Девочка научилась строить предложения и запоминала все больше слов. Поздно заговорившие дети сразу начинают говорить хорошо. Данный факт Вексфорд расценивал как свидетельство того, что ее отец перестал бить маму, хоть и понимал всю необоснованность такого вывода.

— Нет, папа, здесь другое, — сказала Сильвия. — Просто рано или поздно она должна была заговорить. С такой душевной травмой она может стать гиперактивной или, наоборот, вялой, демонстративно грубой или забитой. В общем, что-то случится.

— Если он продолжает в том же духе.

— Папа, не будь наивным. Конечно, продолжает. С чего бы ему прекращать?

— Вот что меня поражает, — вступила в беседу Дора Вексфорд, — они ведь принадлежат к среднему классу, даже к его верхушке, строго говоря. То есть люди они весьма состоятельные. Он наверняка зарабатывает пару сотен тысяч в год.

— Триста семьдесят пять тысяч, если быть точным, — сказал Вексфорд.

— Ну вот, пожалуйста. Так что даже после развода она имела бы очень приличное содержание. Могла бы оставить себе дом, он бы купил себе что-то в том же духе. В общем, не понимаю.

— Да, мама, ты не понимаешь. Лучше бы даже не говорила об этом вслух. Семейное насилие происходит повсюду, а не только в низших слоях общества, как следует из твоих слов. Ты просто не знаешь, о чем говоришь.

— Разбила в пух и прах, — сказала Дора.

Вексфорд засмеялся.

— Сильвия, я должен тебе сделать замечание. Разговаривать с матерью в подобном тоне недопустимо. Хотя кто-то, кажется, лорд Мельбурн, сказал: «те, кому нужно делать замечания, чаще всего не столь умны, чтобы выручить от них пользу».

На следующей неделе он снова заехал в «Лесную хижину» и первым делом заметил, что лицо Фэй сильно накрашено. На лоб, левую щеку и висок она густо наложила маскирующий крем, который, тем не менее, не смог полностью скрыть огромный синяк. Левый глаз обрамляла багровая кайма, веко припухло. Увидев ее, Вексфорд очень смутился, что с ним бывало крайне редко. Она же открыла дверь и охнула, увидев, кто к ней пришел.

Рядом, вцепившись обеими руками в мамину юбку, стояла Санчия. Когда-то он отметил, что оба мальчика совершенно не похожи на Фэй, зато девочка оказалась точной копией матери, даже такие же испуганные, широко раскрытые глаза. Вексфорд еще раз взглянул на синяк, не зная, что сказать. А сказать что-то было надо, причем именно о том, что он заметил. Фэй направилась в гостиную, прикрыв ладонью ушиб, тщетно пытаясь спрятать эту жуткую улику.

— Догадываюсь, что вы не напоролись на дверь или каминную полку, — сказал он.

Фэй покачала головой, что можно было расценивать и как отрицательный ответ, и как нежелание говорить на эту тему. Санчия держала в руках длинный кусок ткани, один конец которого сунула в рот, и смотрела на Вексфорда огромными, как у матери, глазами.