— Тебе нельзя постоянно петь одно и то же. Я хочу помочь тебе выйти на новый уровень, — ответил Джонатан.

— Мне не нужен новый уровень, я хочу продолжать петь простые песни. Придумай для меня композицию, которую мог бы исполнить обычный человек, зачем ты пишешь такие замороченные вещи. Я снимаю фильмы, понятные каждому, мне не нужны артхаусные картины, которые заинтересуют лишь узкий круг зрителей. Так что не делай из меня певца, который берет высокие ноты, — настаивал я.

Я разглагольствовал где-то в течение сорока пяти минут, а он спокойно меня слушал. Когда я замолчал, Джонатан спросил:

— Ну что? Закончил ныть?

— Закончил, — сказал я.

— Ну и славно, тогда продолжим записывать, — сказал он, и я лишь недовольно хмыкнул в ответ.

В итоге, когда мне приходилось выступать с песней A Vigorous Aspiration in My Mind, я всегда брал с собой Джонатана — даже если мне нужно было ехать в Лас-Вегас. Каждый раз, когда наступало время исполнять эту песню, он спускался вниз и вставал перед сценой, чтобы подать мне знак, когда следовало начинать напев. Убедившись, что я пою в такт, он разворачивался и уходил. И в следующий раз все происходило точно так же.

Когда мы записывали песню How Come?, я сам находился в Америке.

Я каждый день посещал студию. Спустя месяц Джонатан сказал: «Хорошо, а теперь мы начнем записывать». Я задал вопрос, что мы делали перед этим тридцать дней — оказывается, мы просто репетировали.

В итоге одну эту композицию мы записывали целый месяц. Многие записывают песню по частям, но он никогда не разрешал мне петь по одной строчке, всегда заставлял исполнять композицию от начала до конца, на одном дыхании. Просто псих. Но мне ничего не оставалось делать, и я мог лишь капризничать: «А ты сначала сам спой, а я послушаю!» И он заходил туда и пел. Каждый раз у него получалось по-разному, но всегда достаточно здорово. Он мог спеть и ритмично, и медленно, он сам контролировал такт. Кстати, петь сначала он заставлял меня на разных языках: на английском, на кантонском, на южно-фуцзяньском диалекте, на путунхуа — и каждый раз это было так: «Только что ты спел на отлично, но давай попробуем еще раз».

Однажды я опять отгородился шторами в комнате для записи, и в этот раз это было сделано назло, чтобы не видеть его, и пел там в полном одиночестве. Когда мы записали до половины, он неожиданно сказал:

— Все, закончили.

— Почему? — удивился я.

— В твоем голосе слышна злость, сегодня ничего не получится, — ответил он.

От удивления я рассмеялся.

— Вот ты сам скажи, ты злишься? — спросил он.

— Злюсь, — ответил я.

В тот раз я и правда пел яростно и очень громко, а про себя думал: «Я зарабатываю себе на жизнь не этим, зачем мне так корячиться?»

Я не считаю себя певцом, даже если я пою лучше, чем многие из них, ха-ха. Даже учитывая то, что я особо не стремился стать звездой, я действительно спел немало хороших песен, большинство из которых получили широкое распространение. So Transparent is My Heart, Everyday in My Life, The Sincere Hero… Я считаю, что мне очень повезло исполнить эти песни. В ближайшем будущем я хочу выпустить еще один альбом и планирую сотрудничество со многими молодыми людьми. В любом случае я никогда не вмешиваюсь в то, чего я не понимаю, я всегда прошу помочь специалистов.

Сегодня я могу петь везде, где мне заблагорассудится, этому я обязан Джонатану Ли. Если вы считаете, что у меня неплохие вокальные данные, за это тоже нужно поблагодарить его. Он — мой учитель, друг, брат и настоящий единомышленник.

Когда я только подписал контракт с Golden Harvest, мой агент Вилли Чан пытался найти для меня ассистента. В ту эпоху это еще не было распространено, даже у Брюса Ли не было в штате такого сотрудника. И кого же в качестве ассистента мне подыскал Вилли Чан? Тедди Чана.

Первым фильмом, над которым мы работали вместе, был «Молодой мастер». Тогда я только познал вкус славы и вел себя достаточно неблагоразумно: каждый день после окончания работы я тащил его с собой выпить, а если я покупал себе одежду, то также покупал ее и ему. Тогда мне было немного за двадцать, а ему — от силы восемнадцать. Нас двоих еще нельзя было считать взрослыми — мы были просто детьми, которые играли вместе. Во время съемок мы жили в отеле «Хилтон»: и я, и он спали в одной комнате — все равно, как правило, мы ложились пьяными. Если на следующий день я не вставал, то и он оставался в постели. Такие у нас были барские порядки.

Тогда самомнение Тедди Чана можно было охарактеризовать одной фразой: «Ниже одного человека, но выше всех остальных». Многие хотели угодить этому юному сорванцу, относились к нему с подобострастным уважением, пытались передать через него сценарии, а затем гонялись за ним, чтобы узнать мое мнение. А вообще в то время у него и не было особо серьезной работы: он помогал мне выбрать тачку, выбрать квартиру, если меня навещали в Гонконге друзья, он организовывал их визит, провожал их на самолет… Если же ко мне приезжали иностранные фанаты, он проводил время с нами, так как я почти не владел английским.

В то время мне очень нравились гонки. Однажды вечером я повез его в горы и заметил, что у него немного напряженный вид. Я спросил, что случилось, и он ответил, что хочет обсудить со мной одну вещь. Я попросил его рассказать.

— Я больше не хочу так работать, — ответил он.

Тогда я очень сильно удивился и сразу же остановил машину. Глядя на него, я спросил:

— Я плохо к тебе относился?

— Нет, — сказал он.

— Раз нет, тогда почему же ты не хочешь больше продолжать?

— Так у меня нет ни одного шанса попасть на съемочные площадки, а я хочу набраться опыта.

— Какого опыта? — не понял я.

— Я хочу стать режиссером… — ответил он.

Затем — как вспоминал потом Тедди Чан — я в возмущении закатил глаза. В то время он был еще совсем юным, поэтому такого удара его самолюбие не выдержало, и он чуть ли не расплакался. Непринужденно выбросив окурок, я спросил у него:

— И как ты хочешь стать режиссером?

— Начать с низов…

Неделю спустя я порекомендовал его для работы над одним фильмом. После чего у меня появился другой ассистент, им стала Энджи Чан, девушка, в те времена недавно вернувшаяся из Америки. Кстати, сейчас она тоже режиссер.

По словам Тедди Чана, из-за того, что впоследствии я частенько не обращал на него внимания при встрече, он решил, что окончательно испортил со мной отношения. Вспоминая об этом сейчас, могу сказать, что вначале я действительно был очень зол на него, ведь я так хорошо к нему относился, а он ушел от меня… Но постепенно злость утихла, и все было не так серьезно, как он думал.

И однажды я позвонил.