Появился испуганный управляющий.

— Да, господин?

— Уложи мой сундук, включая доспехи и оружие. И где Луцилий? Он мне нужен.

Управляющий поспешил удалиться. Антоний зашагал по комнате.

— Что ты собираешься делать? — снова спросил Деллий, покрываясь потом.

— Поеду в Самосату, конечно. Ты можешь поехать со мной. Будь уверен, я докопаюсь до истины.

Вся жизнь промелькнула перед глазами Деллия. Он пошатнулся, издал булькающий звук и рухнул на пол в конвульсиях. Антоний упал на колени возле него и закричал, чтобы позвали врача. Врач пришел только через час. К тому времени Деллия положили на кровать явно в плохом состоянии.

Антоний не остался с ним. Как только Деллия унесли, он стал отдавать приказы Луцилию и проверять, знают ли слуги, как надо собирать вещи для кампании, — что за дурацкое решение не иметь своего денщика или квестора!

Вместе с врачом вошла взволнованная Октавия.

— Антоний, дорогой, в чем дело?

— Через час я уезжаю в Самосату. Луцилий нашел корабль, который я могу нанять до Порта Александра. Это на Исском заливе, ближайший порт. — Он поморщился, вспомнив, что должен поцеловать ей руку. — Оттуда мне придется проехать триста миль, meum mel. Если подует южный ветер, то плавание займет почти месяц, но если ветра не будет, то больше двух месяцев. Добавь еще поездку по суше, и получится два-три месяца, чтобы добраться туда. О неблагодарный Вентидий! Он предал меня.

— Я отказываюсь верить этому, — сказала Октавия, вставая на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. — Вентидий честный человек.

Антоний устремил взгляд поверх головы Октавии на врача, склонившегося в поклоне на дрожащих ногах.

— Кто ты? — строго спросил Антоний.

— О, это Фемистофан, врач, — объяснила Октавия. — Он только что осмотрел Квинта Деллия.

Антоний удивился. Он совершенно забыл о Деллии.

— Ах да! Как он? Жив еще?

— Да, господин Антоний, он жив. Я думаю, это приступ печени. Ему удалось сказать мне, что сегодня он должен ехать с тобой в Сирию. Но он не может — я категорически против этого. Ему нужно делать припарки из древесного угля, медянки, асфальта и масла. Прикладывать к груди семь раз в день, а также регулярно очищать кишечник и делать кровопускание, — перечислил трепещущий от страха врач. — Лечение дорогое.

— Да, ему лучше оставаться здесь, — сказал Антоний, недовольный тем, что Деллий не сможет указать ему на болтливого легата. — Обратись к моему секретарю Луцилию за гонораром.

Еще объятие и поцелуй Октавии — и Антоний ушел. Она стояла ошеломленная, потом пожала плечами и улыбнулась.

— Ну вот, до зимы я его уже не увижу, — сказала она. — Я должна сказать об этом детям.

Наверху, лежа в безопасности в кровати, Деллий благодарил всех богов, что надоумили его упасть в обморок. Фемистофан сказал, что у него сильное физическое недомогание, пусть даже без острой боли. Небольшая цена за спасение. Деллий не рассчитывал, что Антоний отправится в Самосату. С чего бы, если он пальцем не пошевелил, чтобы выгнать парфян? Может быть, стоит подумать о том, чтобы чудом исцелиться и провести несколько месяцев в Риме, налаживая отношения с Октавианом?

Дул все-таки южный ветер, и корабль без груза, только с Антонием и его имуществом на борту, смог позволить себе две смены гребцов. Но южный ветер не был идеальным, а капитану корабля не нравилось открытое море, поэтому он все время держался берега, не теряя из вида Ликии до самого Порта Александра. Хорошо, что Помпей Великий выгнал всех пиратов из пещер и укреплений вдоль побережья Памфилии и Киликии Трахеи, думал беспокойный Антоний. Иначе его схватили бы и потребовали выкуп, как это было со многими римлянами, включая и бога Юлия.

Из-за качки даже читать было трудно. Хотя на Нашем море не случалось огромных океанских волн, оно было переменчиво, а в шторм могло быть опасным. По крайней мере, летом не нужно опасаться штормов, это лучшее время года для плавания. Единственным способом успокоить свое нетерпение была игра в кости с командой на мелочь, в пределах нескольких сестерциев. Но даже в этом случае Антоний старался не проигрывать. А еще он постоянно ходил по палубе, тренировал мускулы, поднимая бочки с водой и делая другие упражнения. Почти каждую ночь капитан настаивал на том, чтобы зайти в порт или встать на якорь где-нибудь у пустынного берега. Это было семисотмильное плавание со скоростью тридцать миль в день в хорошую погоду. Временами Антонию казалось, что он никогда не попадет туда, куда ему нужно.

Если ничто не помогало, он, облокотясь на поручни, смотрел на море, надеясь увидеть какое-нибудь гигантское морское чудовище, но ближе всего ему удалось увидеть больших дельфинов, которые выпрыгивали из воды и резвились вокруг корпуса корабля, играя между двух рулевых весел и пролетая мимо, как морские зайцы. Потом Антоний обнаружил, что, когда он долго смотрит на море, это порождает в нем чувство одиночества, заброшенности, усталости и разочарования. Он не понимал, что с ним происходит.

В конце концов он решил, что предательство Вентидия разрушило какую-то часть его стержня, наполнило его не привычной яростью, поднимающей в нем боевой дух, а черным отчаянием. «Да, — думал Антоний, — я страшусь встречи с ним. Я очень боюсь получить доказательство его вероломства прямо у меня под носом. Как мне поступить? Уволить его, конечно. Отослать в Рим, и пусть он отметит свой проклятый триумф, которого так жаждет. Но кем я его заменю? Какой-нибудь скулящей дворняжкой вроде Сосия? А кем, кроме Сосия? Канидий хороший человек. И мой родственник Каниний. Но… если уж Вентидий мог принять взятку, то почему этого не может сделать любой из них, не связанный со мной годами, проведенными в Дальней Галлии и в гражданских войнах Цезаря? Мне сорок пять, а остальные лет на десять — пятнадцать моложе меня. Кальвин и Ватия на стороне Октавиана, а также, как мне сказали, Аппий Клавдий Пульхр, самый ценный консул после Кальвина. Может быть, в этом суть всего? В неверности. В предательстве».

Точно через месяц его корабль пристал у Порта Александра, и надо было позаботиться о лошадях для слуг. Антоний взял с собой своего серого в яблоках государственного коня, высокого и достаточно сильного, чтобы выдержать его. Продолжая пребывать в таком сером, мрачном настроении, он направился в Самосату.

Каковая, когда он подошел к Евфрату, возвышалась вдали, как черная стена. Потрясенный Антоний понял, что Самосата — большой город с такими же стенами, как в Амиде, ибо он принадлежал ассирийцам, когда они правили всей этой частью мира. Гладкие, необыкновенно высокие стены из черного базальта — греки называли его циклопическим, — неприступные для таранов или осадных башен. В этот момент Антоний понял, что Деллий обманул его. Но он не знал, сделал ли это Деллий намеренно или просто был введен в заблуждение своим корреспондентом из Шестого легиона. Это была не каппадокийская деревня на туфовом утесе. Такая задача показалась бы пугающей даже Цезарю, с его непревзойденным опытом осад. Ничто из виденного Вентидием в войнах Цезаря не могло подготовить его к этому.