И единственный способ его обойти – это кабель. Кабель, который проходит от компьютера, встроенного в моём животе, к бионическим конечным контактам в моей ладони.

Я положил правую руку на стол, тыльной стороной вверх, сжал кулак и взял бритвенное лезвие в левую руку. Не самую ловкую мою руку. Приставил остриё сантиметров на семь ниже запястья – к месту, где, вроде бы, не проходит артерия. Боль немного ощущалась, когда я надавил и наружу выступила красная капля. Я прорезал кожу и подкожный жировой слой и продлил разрез чуть ли не до локтевого сгиба – длиной почти в ладонь, глубиной почти в сантиметр.

Стало накачиваться обезболивание. Рука начала неметь. Кровь стекала на газету тоненькими струйками справа и слева от разреза, несмотря на дросселирование.

Всё ещё недостаточно глубоко. Я следил за своим дыханием, чтобы оно было равномерным. По краям моего поля зрения мерцал чёрный туман, но это скажется, только когда дело будет сделано.

Я приставил лезвие ещё раз, погрузил его в тёплое тёмно-красное болото ниже запястья и резал – твёрже, глубже, расчленяя ткани ужасным движением до самого сгиба, а потом с дрожью отбросил лезвие. Сейчас надо торопиться. Я погрузил пальцы левой руки в зияющий разрез, проковырялся сквозь окровавленное, тёплое мясо в глубину, пока не нащупал то, что искал: серийный провод CPU-BIOUT-SER, спецификационный номер 001-5398-4423.

Когда я вырвал кабель, по всему телу меня пронзила тянущая боль, и чёрный мерцающий туман опасно расширился. Я схватил щипцы, всё левой рукой, перекусил провод и временно закрепил на плече выходящий из руки конец. Другой конец ускользнул назад, в мясо. Я тщился одноруко сдавить вместе края раны и залепить их приготовленным пластырем, что сначала удалось мне удручающе плохо. Во втором заходе я помогал зубами и освоился настолько, что смог навернуть бинт и затянуть его так туго, что кровь остановилась.

Клочком бумаги я обтёр свободный конец кабеля, соскрёб изоляцию с проводов, удерживая их трясущимися пальцами правой руки, и скрутил их с медными концами кабеля принтера. После этого я отдал команду на печать усталыми сигналами правых пальцев.

Сработало сразу. Зелёный светодиод на принтере начал мигать, пока прибор принимал данные, и вскоре после этого из него вылез первый лист бумаги, весь хорошо пропечатанный. Я увидел, что правая рука реагировала лучше, чем я смел надеяться: пока принтер работал, я мог – правда, медленно, но ведь у меня было время – продолжать писать. Что давало мне возможность кое-что довершить.

Итак, я сижу тут. Вентиляторы принтера гудят так громко, что я не слышу ничего, что происходит за дверью. Сквозь узкое высокое окно с матовым стеклом в комнату проникает мягкий свет. Я смотрю, как растёт стопка отпечатанной бумаги. Моя кровь пропитала вдоль и поперёк всю газету, в которой сообщается об убийстве американца по имени Виктор Саванна.

Это одна из тех замечательных шалостей, которые проделывает с тобой собственное подсознание, как я понимаю. Часть меня, которая отвечала за писание, должно быть, задолго до моего сознания догадывалась, для кого я всё это на самом деле пишу. Поэтому я, так сказать, сам от себя умалчивал, что это я убил агента, которого вчера утром выловили в гавани.

Да, его убил я. Предумышленно и хладнокровно. Я думал о племяннике и племяннице О'Ши и о том, что доктор был единственным человеком, которому я всё это время мог доверять, и я убил агента.

Я не знал, что его зовут Виктор Саванна, а хоть бы и знал, мне это было всё равно. Может, его настоящее имя совсем другое. Мало ли что написано в паспорте тайного агента. Я подкараулил его перед дверью отеля, шёл за ним и в подходящий момент сломал ему шею одним-единственным движением правой руки. То была тихая и быстрая, незаслуженно милосердная смерть. Конечно, он был агентом и действовал, служа своей стране, а не собственным интересам. Может быть, он делал только то, что почитал своим долгом. Но и я тоже, я был сильнее.

Оглядываясь назад, я понимаю, что это был недопустимый риск – бросать его в воду в порту. Но мне в тот момент это казалось необходимым, чтобы замести возможные следы. До вечера понедельника перед моей дверью не должен был появиться ни один представитель криминальной службы. И вот уже вторник, а я всё ещё на воле. Теперь мне кажется, раз уж я привожу свои дела в порядок, мой долг – не оставлять этот случай убийства непрояснённым.

При этом мне совершенно безразлично, что, например, станет с моим домом. И прочее моё имущество – не так уж его и много – заботит меня слишком мало, чтобы я думал об этом всерьёз.

Собственно, если задуматься, есть лишь один предмет, о потере которого я действительно жалею. Фото, которое я всё моё детство и юность хранил в ящике ночного столика как сокровище. Мне бы хотелось ещё хотя бы раз взглянуть на него; но я понятия не имею, куда оно девалось. То было фото, снятое вскоре после моего рождения. Мать держит меня на руках, своего сморщенного, большеглазого сына Дуэйна, держит меня на руках и улыбается в объектив.

В те годы, когда она уехала, я часто доставал эту фотографию, клал её на одеяло и, подперев подбородок руками, разглядывал её и пытался вспомнить о многом. Мать на этом фото улыбалась, держа меня на руках, и казалась такой счастливой, какой я никогда её не видел, и всякий раз, когда я смотрел на фото, я думал, что всё-таки она меня немножко любила.

Стопка бумаги становилась приличной. Я и не знал, что написал так много. Я отдам отпечатанные страницы библиотекарше и попрошу её передать их Финиану Макдоногу. Я надеюсь, они дойдут до него вовремя, чтобы он даже не затевал эту рискованную акцию в полночь, потому что я не приду.

Поскольку недавно на моей кухне я задал себе вопрос, который я уже давно должен был бы задать себе, даже с температурой и отмирающим правым бедром. Вопрос, который звучит так: каким образом агенты вчера ночью вообще смогли найти меня на склонах горы?

Они не заметили, как я покинул дом, в этом я уверен. Они не последовали за мной, я бы это заметил. Они просто появились там, на склоне. И они могли это сделать, потому что знали, где я.

Я думаю, что корабль, который со вчерашнего дня стоит в порту на якоре, играет в этом деле решающую роль. Корабль радиолокационный, это очевидно. Предположительно, его вызвали сюда после событий пятничной ночи, поскольку обнаружилось, что я был в состоянии хотя бы на время ускользнуть от наблюдения.

Если солдату-киборгу тайно вживляют отсекатель для критического случая, то ещё проще предусмотреть возможность при необходимости запеленговать его с точностью до метра. И наличие такого пеленгующего устройства от нас тоже утаили. Где-то в моей системе скрыт ещё один прибор, который на правильно закодированный импульс отвечает, выдавая моё точное местонахождение, и сегодня ночью этот прибор использовали впервые. Только так они могли меня обнаружить там, на пастбище среди овец.

Но это значит также, что мне уже не уйти, и спасения нет.

Даже если бы мне удалось ускользнуть от моих наблюдателей здесь, в городе, я всё равно остаюсь как на ладони всюду на этой планете. Исключено, чтобы я добрался до Дублина необнаруженным. Я знаю, каков уровень образования в наших Вооружённых силах, и знаю, на что они способны. В следующий раз деликатный полукруг тайных агентов с фонарями и оружием уже не будет великодушно указывать мне путь. В следующий раз налетит вертолёт, и с неба упадут десантники, и каждый, кто окажется рядом со мной, будет в смертельной опасности.