— Только Богу известно, сколько я страдала. Все эти годы я без мужа. Послушай меня. Сядь ближе. Господь испытывал меня, остаться вдовой это не шутки. Погоди, мне нужен сироп… Хорошая девочка. Положи обратно. Нет, дай мне снова руку. Я рассказывала тебе о своем муже. Он оставил меня одну. Но и при жизни, Бог свидетель, пользы от него не было. Не знаю, что у него было в голове, но точно не мозги. Он был Дулалом, сыном Алала[69]. Ты меня понимаешь? Он вроде как испорченный. Без меня он был никто. — Миссис Ислам замолчала. Посмотрела на Назнин так, как рассматривают манго на рынке, нежно надавливая пальцем. — Какое напряженное у тебя лицо. Тебе нужно тереть виски, чтобы расслабиться. Иначе начнутся морщины.

— У меня уже есть морщины.

— Глупости, ты еще совсем молоденькая. Ты немногим старше моих сыновей. — Она вздохнула и втянула воздух через сомкнутые зубы. — Они не лучше своего отца. Господь один ум разделил на них двоих. Хуже того, они об этом не знают. Понять, что ты глуп, можно только став хоть немного умнее. Понимаешь? У матери от них только головная боль. Я благодарю Господа, что он послал мне сыновей, но почему именно таких сыновей?

Глаза у нее увлажнились, и она часто заморгала. Назнин сжала ее руку.

Голос у миссис Ислам стал жестче:

— Физической силой они компенсируют нехватку мозгов. Нужно везде искать плюсы. Нужно извлекать максимум пользы из того, что дал Господь. Мне всегда это удавалось. Можешь мне поверить.

— Принести вам чего-нибудь? Стакан воды?

— Когда меня не станет, сыновья мои не умрут от голода. Слышишь, какой слабый у меня пульс? Я им кое-что оставлю. Не мало, но и не много, не хочу, чтобы они промотали все, что я заработала. Лучше отдам часть денег на мечеть. Лучше отдам школе, чтобы дети с мозгами сумели ими воспользоваться. Да, я делаю это для нашей общины и не жду благодарности.

Миссис Ислам махнула рукой, чтобы Назнин не вздумала ее благодарить.

— Если болеют, приходят ко мне. Если бросает муж, приходят ко мне. Если ребенку нужна крыша над головой, приходят ко мне. Если не осталось даже пенни на рис, приходят ко мне. И я даю. Все время даю.

Голова ее упала набок. Она отдала все силы, до последней капли.

Назнин посмотрела на сухую, прозрачную руку женщины, которая старше и лучше, чем она. Наклонилась и поцеловала ее.

— Я даю только по самым лучшим велениям души. А потом те, кто получил, не платят то, что должны, и сбегают в другие страны, повторяя: «С чего мы должны ей платить? Она же обычная старуха». Да, вот так. Вот так.

Назнин пошла на кухню, открыла шкаф под раковиной. Отодвинула кастрюльку для риса, сковородку, дуршлаг и терку. Из-за колена трубы достала коробочку для еды и вынула оттуда три голубые банкноты и пять бледных монет с золотом по краям. Положила двадцать фунтов в кармашек с молнией в черной передвижной аптеке. Миссис Ислам взяла сумку и с трудом поднялась на ноги:

— Не грусти. Когда будете уезжать в Бангладеш, я для вас устрою большой обед на прощание. За мой счет. Вы только расплатитесь, а уж об остальном я позабочусь.

И миссис Ислам удивительно легкой походкой направилась к выходу.

Разия захотела купить ткани, и Назнин пошла с ней на Вентворт-стрит. Вдоль дороги выстроились рыночные прилавки с изделиями из кожи, пальто из разнообразной синтетики, яркими сумками на дешевых цепочках, обувью, которую не жалко выбросить, ямайскими пирожками, консервированной едой со скидкой в сорок центов. Они шли мимо прилавков, ближе к тротуару. Мимо «Ридженси текстайлс» и «Эксэльсуар текстайлс», где на витринах развешана ткань: балийский рисунок; африканский рисунок (сертификат подлинности имеется); дальше — «эксклюзивные» чемоданы «Ригал сторс»; витрины без вывесок, где куски ткани развешаны ромбом прямо в целлофановых упаковках. Назнин и Разия перешли улицу, заглянули в «Нарвоз фэшнс». «Йелоу роуз юневерсал фэшнс» ненадолго привлек их внимание, в «Падма чилдренс пэрэдайз (Ист-Энд)» Назнин затащил расторопный продавец, предложивший «специальные цены» на весь товар. Назнин потрогала платье для маленькой девочки из сливового велюра и с серебряной сеточкой.

— Ты от меня что-то скрываешь? — спросила Разия, поглаживая живот.

Назнин оставила платье:

— Нет конечно.

Разия внимательно изучала товар в «Гэлекси текстайлс» — в розницу, оптом, на экспорт, со скидкой 70 процентов. Ничего интересного она не нашла, и они пошли в «Стармен фэбрикс».

— Как дела у Шефали?

— Ждем результатов экзаменов. Если оценки хорошие, значит, поступит в университет Гилдхолл.

— Какая умница.

Назнин рассматривала рулон шелковой ткани цвета календулы. И подумала, что Шефали такой материал пошел бы.

— А Тарик?

Разия склонилась над набивным ситцем: на лимонном фоне тонкие волнистые розовые линии.

— Тарик дома почти не появляется. Бывает, что мы за неделю ни разу не видимся.

Она засмеялась и заправила прядь волос за ухо. Волосы она с каждым годом стрижет все грубее, словно ножницы затупились.

— Что ж жаловаться, что его не бывает дома. Таков уж наш материнский удел. Чем бы ребенок ни занимался, мы все равно жалуемся.

Продавщица, девушка лет двадцати с толстым слоем пудры на лице и розово-лиловыми заплатами теней на глазах, посмотрела на Разню с подозрением. Разия надела сегодня мужскую рубашку без воротника и коричневые брюки-стрейч, которые неожиданно для глаза кончались там, где еще не начались носки. Продавщица мельком глянула на свой туалет и оправилась, словно этим чудовищно немодным одеянием можно заразиться.

Назнин посмотрела на девушку в упор, та тоже, не моргая, ответила ей взглядом.

— Куда он ходит? — спросила Назнин.

Она все думала и думала, сказать ли Разии о своих подозрениях. Но как такое сказать подруге? И какие у нее доказательства? Доказательств нет, только уверенность, которой хватает с лихвой. Карим рассказывал ей о наркотиках в районе. Он много об этом знает.

— Видишь там ребят?

Он у окна, но Назнин не подошла. Не хочется стоять рядом с Каримом у открытого окна.

— Все эти ребята сидят.

Она не поняла его слов.

— Сидят. На игле.

— Что это значит? На игле?

— На героине. Все они сидят на героине.

— Это наркотик?

— В районе его полно. Ты не представляешь себе сколько…