Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А Стреснер в Парагвае? – воскликнул Рамирес. – А Пиночет в Чили? А Гомес в Венесуэле? Все правили до преклонных лет!
– Может, оно и так, – ответил Санчис. – Но в нашей стране президенты из военных всегда чтили традицию ухода в отставку в шестьдесят пять. Если станете вот так ломать традиции, народ очень скоро припишет вам манию величия. – Маршал многозначительно оглядел собеседников.
– Мне плевать, что мне там припишут, – раздраженно сказал Рамирес. – Особенно представители младших родов войск.
– Стареющим президентам из военных вечно отказывает здравомыслие, – не сдавался Санчис. – Вот ваш Пиночет! Это ж надо рехнуться – выборы объявить! А Галтиери? Начал войну с англичанами!
– Так и мы начали! – воскликнул Флета.
– Да, разумеется, но мы-то им об этом не сказали, и они узнали через несколько месяцев, когда война уже закончилась.
– Что еще за намеки на старческое слабоумие, – окрысился Рамирес. – Будь вы у меня в подчинении, я бы вас расстрелял.
– Я бы тоже, – поддержал Флета. – Как человеку чести, мне следовало бы вызвать вас на дуэль, но как цивилизованный человек, я этого сделать не могу.
– Я всего лишь хочу сказать, что нарушение почетных традиций – нехороший прецедент, – терпеливо объяснил Санчис. – Я прекрасно знаю, что вы не слабоумны.
– Может, поищем четвертую кандидатуру?
– Президента-марионетку? – спросил Рамирес. – Так у нас уже есть такой.
– Речь идет о благополучии нашей страны, – возразил Санчис. – Президента-марионетки, безусловно, недостаточно.
Беседа в дальней комнате Клуба продолжалась в том же духе до рассвета, но к окончательному решению собеседники так и не пришли, только договорились продолжить дискуссию по теме в следующий понедельник. Государственная служба информации доставила Президенту пленку с записью, и тот на несколько дней погрузился в глубокую задумчивость. В свою очередь, каждый главнокомандующий уверился: необходимо что-то предпринять для подрыва влияния двух других. В коридорах власти осязаемо сгущался туман заговора.
О военных, давно тянущих лямку службы, одно можно сказать, не греша против истины: все они думают одинаково; на ум приходит единственное исключение – радикальное военное правительство в Перу, развернувшее земельную реформу при бюрократической неразберихе, достойной отъявленных гражданских властей. Будем считать это правительство почетными штатскими и вернемся в нашу страну, где генерал Рамирес, адмирал Флета и маршал авиации Санчис идентичным образом выбивати друг у друга почву из-под ног.
У вооруженных сил имеются три зоны уязвимости: личный состав, матчасть и система управления; атака на одну снижает эффективность всех трех.
Все началось весьма невинно: за неделю в горах таинственно разбились четыре вертолета сухопутных сил. Не имея реальных улик, генерал Рамирес прикинул, что для совпадения это чересчур, и счел произошедшее злонамеренным вредительством военно-морских сил и авиации. В ответ он устроил выход морского сторожевика с магнитной миной и взрыв на авиационном ракетном складе. Санчис и Флета каждый в отдельности немедленно рассудили, что два других главнокомандующих тайно сговорились, и на следующей неделе ракеты класса «земля-земля» уничтожили два танка сухопутных войск, флот лишился разведывательного вертолета и патрульного катера, а воздушные силы – новенького французского истребителя.
Все командующие пришли в бешенство, каждый вызвал своего начальника отдела секретных операций по ликвидациям, призвал его за изрядную сумму выполнить патриотический долг и точно указал, каких «изменников» следует списать в расход с особым пристрастием.
Взрывное устройство под трибуной, откуда генерал Рамирес принимал офицерский парад, сработало после церемонии и никого не убило. Пуля, предназначавшаяся адмиралу Флете, безобидно прошила его фуражку, а граната в портфеле маршала авиации Санчиса не взорвалась вообще. Нервы у всех троих сильно расшатались, но они продолжали плести заговор, будто и не подозревали друг друга в вероломстве. Президент изучал записи их разговоров и раздумывал, не попробовать ли, рискуя навлечь гнев военных, арестовать путчистов за государственную измену и расстрелять. Он решил выждать и как можно дольше потворствовать тому урону, что командующие наносили войскам друг друга. Президент вызвал их по очереди к себе во дворец и туманно намекнул, что от Государственной службы информации получены данные о готовящихся кознях. По его словам, интриги вынашивали «определенные лица» из двух других родов войск; естественно, данные были совершенно секретны и ни при каких обстоятельствах не подлежали разглашению.
Главнокомандующие перешли к тактике проникновения в секретные службы конкурентов. Это оказалось почти невозможно: представителю, например, сухопутных сил никак не просочиться в военно-морскую организацию, поскольку его прошение о приеме будет тщательно изучено флотскими контрольными органами. Зато сработал щедрый подкуп знакомых сотрудников соперничающей службы, и стало невозможно определить, кто из них тройной, двойной или просто агент. В атмосфере всеобщей болезненной подозрительности операции против гражданских подрывных элементов почти целиком свернулись: слишком много времени и сил уходило на поиск, допросы с пристрастием и разоблачение шпионов из секретных служб разных военных ведомств. Самое смешное, что, хотя во всех заказных убийствах, похищениях, исчезновениях и взрывах автоматически обвиняли террористов из левых, те вдруг поняли, что никто их больше не преследует, и стали потихоньку выбираться из щелей.
Коммунисты снова беспрепятственно распространяли памфлеты с обвинениями в адрес других коммунистов и призывами к единению; анархисты малевали лозунги на мостах и стенах полицейских участков, сколько душе угодно; троцкистам никто не мешал обвинять коммунистов в сталинизме, маоисты вернулись к проповедям идеи постоянной революции и сбору сентаво в помощь перуанским партизанам из отряда «Светлый путь». Все они с энтузиазмом разглагольствовали, будто революция уже произошла, спорили, кто идеологически чище, но втайне грустили о временах, когда приходилось действовать в условиях искусной конспирации с паролями, тайниками и явками в кишащих крысами подвалах. Слабеющая поступь гонений делала их менее значительными – это задевало гордость подпольщиков. В результате маоисты и анархисты стали подкладывать взрывные устройства на военные объекты, не понимая, что теракты приписываются совсем другим людям. Знай об этом боевики, вряд ли они бы утруждали себя дальнейшими акциями; нельзя сильнее обидеть революционера, чем от него отмахнувшись и не признав его дурной славы.
Противостояние военных набирало силу и норов; кадровые офицеры исчезали в багажниках «форд-фальконов», а тела объявлялись на кладбищах под табличкой «Неизвестный». Трупы разбрасывались над джунглями с самолетов, и у индейцев анеша, хибаро и бракаморо появились легенды о том, как у ангелов могут отвалиться крылья, и тогда они падают на землю. Военно-морское ведомство отыскало течение, которое не выносило утопленников на курортные пляжи, и акулы, привыкнув к реву дизелей, кружили в ожидании судов, привозивших им обед. Морская поверхность недолго алела, пенилась и бурлила – акулы бешено метались, стараясь урвать кусок. Те несчастные, в ком еще теплилось сознание, пытались уплыть, но их дергало вниз, точно поплавок, потом они на миг выскакивали на поверхность, и опять скрывались под водой. Сухопутные войска решили избавляться от тел сходным образом, для чего завели огромный бак с пираньями. Обнаружилось, что пираньи не оправдывают своей репутации прожорливых тварей и оставляют солдатам малоприятную задачу вылавливать полуобглоданные тела. Эксперимент прервали, но потом кого-то осенило запустить пираний в бассейн адмирала Флеты. Тот соорудил бассейн единственно из соображений престижа, в бассейне никто никогда не плавал, и адмирал впервые узнал о задумке, как-то раз обходя весьма обширные владения и обнаружив плавающих на поверхности рыбин, сдохших от голода. Адмирал счел увиденное чьим-то дурным розыгрышем, так и не осознав, что это было особенно глупое покушение на его жизнь, надежды на успех имевшее не более, чем знаменитый план ЦРУ по инсценировке второго пришествия Христа на Кубе для свержения атеиста Кастро.