Бедная Элиза. Я все еще помню ее мягкие губы на моей щеке, когда она прощалась со мной в ресторане. На ней тот же темно-синий топ и мини-юбка в тон. Видимо, это случилось в четверг, через некоторое время после нашей встречи.

Я перехожу из комнаты в комнату, ища следы взлома. Входная дверь была заперта снаружи. Видимо, он забрал ключи.

На столе в кухне стоит кружка с ложкой гранул растворимого кофе на дне. Чайник лежит на боку, один стул перевернут. Ящик стола открыт. В нем аккуратно сложенные полотенца, коробочка с инструментами, электрические пробки и сверток черных пакетов для мусора. Новый пакет, лежащий в мусорном ведре, пуст.

Пальто Элизы висит на двери. На столе рядом с кошельком лежат ключи от машины, два нераспечатанных письма и мобильный телефон. Батарея села. Где ее шарф? Возвратившись в комнату, я нахожу его на полу за креслом. Тугой узел, завязанный на шарфе, превратил его в шелковую удавку.

Элиза была слишком осторожна, чтобы открыть дверь незнакомцу. Либо она знала убийцу, либо он уже был внутри, когда она вернулась. Где? Как? Вторая дверь сделана из высокопрочного стекла и ведет в маленький кирпичный дворик. Сенсор включает систему безопасности.

Кабинет внизу захламлен, но чист. Кажется, ничего не пропало, во всяком случае, DVD и ноутбук на месте.

Наверху во второй спальне я снова осматриваю окна. Одежда Элизы висит на вешалках нетронутая. Ее шкатулка с драгоценностями, отделанная перламутром, лежит в нижнем ящике туалетного столика. Если бы ее кто-то искал, легко бы обнаружил.

В ванной сиденье унитаза опущено. Коврик для ванны висит на сушилке над большим синим полотенцем. Новый тюбик с зубной пастой стоит в подарочной кружке из палаты общин. Я наступаю на педаль корзины, и крышка поднимается. Пусто.

Я уже собираюсь уходить, когда замечаю горстку темного порошка на белом кафеле под раковиной. Провожу пальцем по поверхности и собираю тонкую серую пыль, пахнущую розой и лавандой.

На подоконнике у Элизы стояла расписанная керамическая чаша с ароматической смесью. Возможно, она ее разбила. Тогда она должна была смести осколки в совок и выбросить в мусорное ведро на кухне, но в ведре ничего нет.

Пристально рассматривая окно, я вижу участки дерева на краях, где отвалилась краска. Раму красили закрытой, а потом открыли. Подсунув пальцы под раму, я тяну ее на себя, сжимая зубы, когда разбухшее дерево начинает скрипеть.

Выглянув наружу, я вижу канализационные трубы и плоскую крышу прачечной десятью футами ниже. Кирпичная стена внутреннего дворика увита глицинией, и по ней легко взобраться. Трубы могли послужить опорой, чтобы добраться до окна.

Я закрываю глаза и, мысленно воссоздавая картину произошедшего, вижу, как кто-то стоит на трубах и вскрывает окно. Он пришел не для того, чтобы украсть или учинить погром. Он опрокидывает чашу с ароматической смесью, протискиваясь в окно, и ему приходится прибраться. Он не хочет оставлять следов взлома. Потом он ждет.

Шкаф под лестницей запирается на засов. Это чулан для швабр и метел – достаточно большой, чтобы в нем спрятаться, съежившись, и смотреть в щелку между задней стенкой и полом.

Элиза приезжает домой. Поднимает почту с пола и несет в кухню. Она вешает пальто на дверь и бросает вещи на стол. Потом набирает чайник и кладет ложку кофе в кружку. Он нападает на нее сзади, накидывает шарф на шею, убеждается, что узел сжимает ей дыхательное горло. Когда она теряет сознание, он тащит ее в холл, оставляя следы на ворсе ковра.

Он связывает ей руки и ноги, аккуратно обрезая ленту и убирая все обрезки, которые падают на пол.

Потом надевает на голову мешок для мусора. В какой-то момент она приходит в себя и видит только темноту. В это время она уже умирает.

Вспышка ярости заставляет меня открыть глаза. Вижу свое отражение в зеркале ванной: отчаявшееся лицо, лицо, выражающее замешательство и страх. Я падаю на колени, ударяюсь подбородком о сиденье, и меня тошнит в унитаз. Затем я бреду в главную спальню. Занавески закрыты, на постели смятое и несвежее белье. Мои глаза прикованы к мусорному ведру. Там лежит полдюжины скомканных салфеток. Всплывают воспоминания: бедра Элизы на моих бедрах, наши тела вместе, я вхожу в нее.

Я начинаю судорожно рыться в ведре, собирая салфетки. Мои глаза бегают по комнате. Притронулся ли я к лампе? А к двери, подоконнику, перилам?

Это безумие. Я не могу очистить место преступления. По всему дому будут следы моего пребывания. Она расчесывала мне волосы. Я спал в ее постели. Пользовался ее ванной. Пил вино из бокала, кофе из кружки. Я дотрагивался до выключателей, музыкальных дисков, стульев, боже мой, в конце концов, мы с ней занимались любовью на диване!

Звонит телефон. Сердце едва не прыгает у меня из груди. Я не могу рисковать и брать трубку. Никто не знает, что я здесь. Я жду, прислушиваясь к звонку, и почти готов к тому, что Элиза шевельнется и скажет: «Пожалуйста, ответь. Может, это важно».

Телефон замолкает. Я снова начинаю дышать. Что мне делать? Позвонить в полицию? Нет! Надо убираться отсюда. Но я не могу оставить ее здесь. Я должен кому-нибудь сказать.

У меня звонит мобильный. Я роюсь по карманам и, наконец достав его, могу удержать только обеими руками. Номер не узнаю.

– Это профессор Джозеф О'Лафлин?

– Кто спрашивает?

– Это из полиции. Нам поступил звонок о вторжении в частное владение по адресу в Лэдброук-гроув. Информатор дал этот номер в качестве контактного. Это правда?

Мое горло сжимается, и я с трудом могу произносить гласные. Бормочу, что нахожусь вдали от указанного адреса. Нет-нет, этого недостаточно.

– Извините. Мне плохо слышно, – мямлю я. – Перезвоните, пожалуйста. – Отключаю телефон и в ужасе смотрю на погасший экран. Я не слышу собственных мыслей из-за гула в голове. Он, все усиливаясь, грохочет у меня в черепе, словно грузовой поезд в туннеле.

Мне надо убираться. Бежать! Перепрыгивая через ступеньки, я несусь вниз и падаю. Бежать! Хватая ключи от машины Элизы, я думаю только о свежем воздухе, о месте подальше отсюда и о милосердном сне.

За час до рассвета дороги отполированы дождем и клочья тумана появляются и исчезают среди мороси. Угон машины Элизы волнует меня меньше всего. Установить контакт с непослушной левой ногой – куда более насущная проблема.

Где-то около Рексхема я сворачиваю на грязную дорогу, ведущую к ферме, останавливаюсь и засыпаю.

Образ Элизы вспыхивает в моем мозгу, словно выхваченный из тьмы фарами машин. Я вижу ее синие губы и расширенные глаза – глаза, которые продолжают следить за мной.

В моем мозгу сидят занозы вопросов и подозрений. Бедная Элиза.

«Позаботься лучше о собственном алиби», – сказал Джок. Что он имел в виду? Даже если бы я смог доказать, что не убивал Кэтрин – чего сейчас уже не могу, – они все равно обвинили бы меня. Теперь они за мной придут. В моем сознании разворачивается сцена: полицейские, идущие цепью, прочесывая поля, ведущие овчарок на поводке, едущие на лошадях – охотящиеся за мной. Я проваливаюсь в ямы, пробираясь к набережной. Кустарники цепляются за одежду. Собаки приближаются.