ведь было объясниться, наверное. Но на тот момент я не был уверен, что Диана, узнав, что за сокровище ей досталось, не кинет меня снова. А уж в том, что Шарль запросто согласится с ней сотрудничать — в этом я не сомневался ни секунды. Тут все простые: где выгодно — туда и погнали.

С третьей стороны, агенты-то координаты моего мира знают. И если бы я прокинул их, вместо Дианы, то спокойной жизни мне бы не дали. Пусть в этом уже не было никакого смысла, но они бы запросто повязали меня прямо дома, из одной лишь мстительности.

Получается, я верно поступил. Ну… Ну правда ведь, получается! Изначально я помог Диане от агентов сбежать. Потом она меня считай что похитила, затем бросила, даже спасибо не сказала, между прочим. И вот теперь я этим самым агентам помог восстановить историческую справедливость. Имею я право на свою собственную жизнь, в конце-то концов?

Тут до меня дошло, что Шарль перестал петь и говорит что-то конструктивное. Я опустил руки и прислушался:

—…двойное дно. Костя, если не затруднит, поддень чем-нибудь, там небольшая щёлочка.

Я молча — как ни странно — встал, подошёл к столу. Перевернул пепельницу. И в самом деле, по кругу днища шёл маленький зазор. Я сунул руку в карман джинсов, достал ключ от машины, попробовал поддеть им.

— Не могу вставить, — мрачно пошутил я. — Щёлка узенькая, а у меня — толстый.

— Дай я попробую! — подскочила тян.

Шутить второй раз я не стал — настроение стремительно пробивало днище. Молча шагнул назад, уступая пепельницу тян. Та попыталась пролезть в щёлку ногтем. Пролезть-то ноготь пролез, но на этом успехи закончились. Тян по-кошачьи шипела, хвост поднялся трубой.

— Какая грустная ирония, — сокрушался Шарль. — Какая несправедливость бытия! Быть величайшим гением, но не обладать телом, чтобы решить такую простейшую задачу…

Смотреть этот цирк было уже невыносимо. Я молча вышел, отыскал технический отсек. Там обнаружился хорошо закреплённый ящик с инструментами. Я его открыл, хмыкнул. Привычных глазу отвёрток тут не было. Были только ручки, которые с одинаковым успехом могли служить отвёртками, или напильниками.

Я взял одну, покрутил, надеясь открыть тайный отдел, где лежат сменные головки. Хотя куда эти головки вставлять-то? Ручка — глухая. Там, откуда должно торчать самое главное, капитальная металлическая заплатка.

Случайно я зацепил какой-то выступ, и из диска выскочил металлический штырь, заканчивающийся крестообразным наконечником.

— Хренасе! — воскликнул я, дёрнувшись. — А если б в глаз?

Штырь будто бы вырос из металлического диска. Я осторожно нажал на выступ ещё раз, и крестообразный наконечник сменился плоским. Надавил под другим углом — штырь удлинился. Немного поигравшись, я вынес вердикт:

— Вещь!

Положил эту ручку, взял другую, поменьше, и пошёл обратно.

Прогресс у тян далеко не ушёл — сломала ноготь, и теперь гневно стучала по дну пепельницы костяшками пальцев.

— Дай сюда, — отодвинул её я.

Вот сразу видно, что мужик в прошлой жизни интеллигентом был. И другой — тоже. Но Шарль-то ладно, он хотя бы гений. А этот… Вот ему бы сразу девкой родиться — глядишь, и вышел бы толк.

Я поддел отвёрткой дно пепельницы и с небольшим усилием вынул. Внутри, чётко вписываясь в круглое основание, лежала квадратная плата, с тесно напаянными на неё микросхемами.

— Вот нельзя было сразу так сделать? — обиделась тян. — Я ноготь сломала…

Сначала я молча стукнул её отвёрткой между ушей, потом переспросил:

— Сломал-а?

Тян содрогнулась, потёрла ладонью макушку.

— К-кажется, ко мне память возвращается. Частями. Во сне. Никогда больше не буду спать!

— Кошки спят восемьдесят процентов жизни, — усмехнулся я.

— Заблуждение, — тут же вмешался Шарль. — Не восемьдесят, а семьдесят шесть. Кроме того, к так называемым «неко» это не относится, их организм в большей степени соответствует человеческому. Но оставим. Костя, вынь, пожалуйста, схему.

Я легко вытащил плату. На вид — ничего особенного. Хорошая видеокарта и то посолиднее выглядит.

— Где твой прибор-то? — спросил я. — Куда пихать?

— Прибор — это и есть корабль! — гордо изрёк Шарль. — И после того, как я завершу настройку, его возможности выйдут за рамки любого, самого смелого…

— Бла-бла-бла, — согласился я. — Ты прям как девица на свидании. Я тебе конкретный вопрос задал: пихать куда?

* * *

Установить схему — много ума не потребовалось. Пользуясь подсказками Шарля и отвёрткой, я вскрыл одну из панелей рулевой рубки, нашёл подходящие разъёмы и нежно внедрил туда сокровище. Тян тем временем собрала обратно пепельницу и любовно поглаживала, видимо, ожидая от неё несметной удачи.

«А ведь никто из нас даже не курит», — пронеслось у меня в голове. И я со злостью захлопнул панель.

— Осторожнее, пожалуйста, — попросил Шарль. — Это всё-таки техника.

— Ну что теперь? — буркнул я, вертя в руке отвёртку. — Мы можем улететь меня домой, или нет?

— Мы можем всё, что угодно! Только не теперь. Видишь ли, Костя, проект не был завершён — это плохая новость. В основном, осталась лишь программная часть. На это требовались усилия многих программистов, работавших независимо, так, чтобы ни один толком не знал, для чего нужен код, который он пишет. Это было бы заключительным этапом моего проекта, который потребовал бы ещё немного вложений — на зарплату этим самым программистам, скажем, за полгода.

— Полгода? — переспросил я. — Пол-мать-его-года?!

— А хорошая новость в том, что я обладаю сейчас вычислительными ресурсами, намного превосходящими возможности человеческого разума. Кроме того, время не будет затрачиваться на трудоёмкий путь от головы до компьютера, через клавиатуру.

— Так сколько? — поторопил я его. — Год? Десять лет?

Судя по паузе, Шарль обиделся. Нехотя буркнул:

— Час, может, два. Но всё это время я не смогу с вами разговаривать и отключу все корабельные системы, кроме систем жизнеобеспечения.

— Круто, — вздохнул я. — Буди, как закончишь.

Вернулся в технический отсек, положил отвёртку на место. Раздолбайство раздолбайством, но инструмент нужно содержать в порядке, это мне в сервисе живо в башку вколотили, в буквальном смысле слова.

Потом я вошёл в каюту, повалился на койку и стал смотреть в потолок. Скоро нормальное освещение погасло, остались только зеленоватые огоньки, дающие представление о контурах помещения, не больше. Читать при таком свете, например, уже неудобно.

Спать, безусловно, хотелось, но заснуть — не получалось, хоть