В город мы прибылиглубокой ночью.

Он был больше, чемОтстойник, и как Ракушка, стоял прямо на берегу бухты. В лунном свете красивомерцали беломраморные башни его цитадели.

— Этохорошо, — оценил призрачную красоту поэтичный Ряха. — Значит мраморместный, есть из чего строить. Вон ту башню видишь? — показал оннекультурно грязным пальцем на тонкий, устремлённый ввысь белый ажурныйстолбик, застывший в тёмной синеве ночного неба, словно мачта белого кораблика,плывущего на юг.

— Вижу… —отозвалась я ворчливо, пытаясь совладать с пританцовывающим конем, чувствовалон, паразит, что всадник на нём неопытный. — И что?

— Знамя наней закрепим.

— Какскажешь.

Ряхинойуверенности я не разделяла. Слишком неприступными казались отсюда белые стены.Мы же были пока только на окраине города, в районе трущоб.

Этот район клиномврезался в добропорядочное городское тело и именно его Ряха выбрал для того,чтобы как можно быстрее попасть в центр города. Рассуждал он так: трущобыповидали всякого, шестнадцать конных они тоже переживут и не подавятся.

Так оно иполучилось, по трущобным местам мы проехали без приключений, спокойно миновав ивесёлые заведения, и ночлежки, и притоны всех мастей. И ни у кого не возникаложелания остановить нас и поинтересоваться, что это мы тут ночью делаем.

Но тольковыбрались в приличную часть города, как сразу напоролись на конный дозор.

И по закону «наловца и зверь бежит» и ловец, и зверь прекрасно поняли, что вот и встретилисьна узкой дорожке.

Стычка былакороткой.

Моё участие в нейсвелось к нулю: всё равно единственное, что я могла бы сделать, — этоогреть кого-нибудь медным чайником. Орудовать копьём-знаменем я не умела и негорела желанием учиться этому во время столкновения. Но хвала Медбрату, пока яхлопала ресницами, обошлись и без моего чайника.

Горцы сражалисьхорошо, не просто хорошо, а с удовольствием. Видно, давно им хотелосьразобраться с городскими неженками, жирующими за чужой, то есть за их, счёт,так что деревню, где вербовать сторонников, Ряха выбрал правильно. Бились онискупо, но результативно — половину дозора надолго выбыла из строя.

Мы же потерялиодного. Парня из числа тех, кто отсёк себе хвост, насадили на копье, какбабочку на булавку. Он и умер-то, не успев ничего понять. Слабое утешение, новсё-таки…

Исход стычки былпредрешён, — Ряха своим отрядом упрямо таранил дозор, запирающий ему путьк цитадели, и когда это сообразили те, кто остался в живых, они предпочлиотойти в соседние улочки и проулки с его пути.

Стычка завелаРяхиных людей, они почувствовали запах крови, озверели. Тело своего не сталиоставлять на чужой мостовой чужого города, перекинули через седло его же коня,повод взял и прицепил к луке седла один из друзей погибшего.

На волне азарта,возникшего после схватки, отряд миновал последние улочки и ворвался в цитадель.Она-то, как раз, и была практически не защищена, сонную стражу у ворот мыпросто смели, а сами ворота закрыты не были.

Видимо, жизнь вгороде была спокойной, никто не ложился спать, закладывая кинжал под подушку навсякий случай, и уж конечно в страшном сне не могло привидеться, что с горспустится легионер без королевства. И без хвоста. И которому глянулся город уморя.

Ряха приказалнаглухо закрыть ворота. Медленно закрутился барабан. Заскрипели, закаркалицепи, похоже, тронутые ржавчиной от долгого неупотребления. Опустилась решётка,отрезая нас от внешнего мира.

Мы остались набеломраморном кораблике.

Миновали темныйворотный туннель, выехали на площадь, залитую лунным светом.

Яркая полная лунависела прямо над цитаделью. Размытые пятна теней тянулись за нами.

Копыта страннотукали по мраморным плитам. Цитадель казалась вымершей.

Горцы двигалиськучкой, вплотную друг к другу, — нависающие со всех сторон стены ихпугали.

Ряха ехал впереди.

Его конь увереннопечатал шаги, Ряха не менее уверенно направлял коня к большой полукруглойлестнице, выливавшейся, по-другому и не скажешь, на площадь из высокорасположенного входа в громадное здание, занимавшее большую часть внутреннегопространства цитадели.

Конь, прицокивая,стал взбираться по пологой лестнице: темный конь и темный всадник наослепительно белых, отливающих блёстким голубым отсветом плитах.

Мы замерли внизу,сгрудившись у подножья.

Конь вынес Ряху наверхнюю площадку, кокетливо перебирая ногами, боком приблизился к высокойдвери.

Не слезая с коня,Ряха наклонился и дёрнул громадную дверь за ручку. Дверь не поддалась. Ряхадернул сильнее. Медленно образовалась щель, правая створка плавно отворилась.За дверью была темнота.

Ряха обернулся,увидел, что мы переминаемся у начала лестницы, и сказал нам сверху вниз:

— Чегозамёрзли? Заходите.

* * *

Самое смешное, чтоцитадель, действительно, спала.

* * *

В огромном гулкомвестибюле даже конные всадники смотрелись маленькими. Высокий потолокподдерживали ряды колонн, словно руки, упирающиеся ладонями в небесный свод.Зал по периметру опоясывали ленты балконов. Здесь тоже было светло, хоть и нетак, как на площади: пробитые в потолочном своде окна щедро пропускали внутрьпризрачный лунный свет. И темнота за дверью была ненастоящей, обманчивой.

В помещении Ряха,наконец, соизволил спешиться. Спрыгнул с коня и пошёл себе по залу, разминаяноги. Конь, как собачонка, шёл за ним.

«Странный у наскакой-то переворот» — подумала я.

В свою очередьспешилась и, держа коня под уздцы, стала прикидывать, к чему бы его прицепить.Когда кругом всё мраморное, тоже плохо, не жилой дом, а гробница какая-то.

Решила привязатьконя к перилам лестницы, ведущей на балконы второго яруса. И прислонить к нейже знамя, с которым я таскалась, как кое-кто с кое-чем, уж не чая от негоотвязаться.

Наверное, отоблегчения, что я с него слезла, мой конь сделал аккуратную пирамидку наблестящем полу.

Горцев этооживило, словно конь-земляк выразил их общие чувства к этому месту: «Накластьмы хотели на ваши дворцы!» И теперь им можно было не приглядываться опасливо квысокому потолку, опасаясь, что он рухнет на незваных гостей. Перила лестницыбыли негласно признаны коновязью.

Ряха закончилосмотр и вынес приговор:

— Неплохаяприхожая. Холодная только, зимой этот мрамор холод так к себе и притягивает. Нуладно, пора кого-нибудь живого найти. А тебе, Двадцать Вторая, отдельноезадание.